Неправедные

Так было не только с теми, кто выходил на сцену в первый раз — практически каждое объявление номера сопровождалось бурей оваций и поддержкой со стороны не столько зала, сколько других артистов.

И мне понравилось за этим наблюдать. Единственное, я почему-то не видела среди этой группы поддержки ни Ваньки, ни Олеси, ни…

Нет, Серёжу я уже и не надеялась увидеть… Уже?

Чёрт, я же вообще не хотела его видеть, боялась. Но почему же теперь сердце хоть и сжималось от страха, но всё равно, словно ждало и искало чего-то?..

Я дождалась. Примерно через полчаса от старта концерта я сначала краем глаза заметила белое пятно. Серёжа! Я узнала его, даже не разглядев как следует, с первой же секунды, как заметила.

Пульс мгновенно участился и зашкалил. Мне сразу стало жарко, и почему-то начало казаться, что я сейчас выделаю столько адреналина, что Игорь непременно обратит на это внимание.

Но Игорь был увлечён, постоянно что-то бубнил, комментировал, и, в принципе, не должен был догадаться о том, что со мной творится.

— Так, дорогие мои, — взяла микрофон ведущая в бежевом брючном костюме с переливающимися разноцветными стразами вставками. Татьяна Валерьевна Белозёрская (свою фамилию она объявляла почти после каждого выступления, поэтому я её выучила). — Сегодня мы с вами собрались поздравить всех наших мам с праздником. А знаете ли вы, что у нас всех, и у нас, и у наших мам, и у пап, у всех у нас есть одна большая мать на всех. Догадаетесь, что это? Правильно! — ответила она кому-то из зала. — Наша общая мать — это наша Родина. Ну, ребят, вы уже поняли… встречайте… парень с гитарой… Серёжа Аверьянов с песней «Родина»…

Фамилию музыкального руководителя, то есть свою, она договаривала уже сквозь обрушившийся на нас, как сошедший с гор сель, поток активной зрительской поддержки. Я даже не ожидала: Серёжу приветствовали очень бурно, причём, в этот раз слышно было не артистов, а именно сам зал. Девчонки даже вскакивали с мест и, хлопая в ладоши, визжали.

Я была буквально ошарашена.

И наверное поэтому никак не отреагировала на очередной комментарий Игоря.

— Твой? — сказал он с интонацией брезгливости и упрёка, хотя при этом сам тоже машинально аплодировал.

Я ничего не почувствовала. То есть, его реплика никак не уколола и не устыдила меня. Может быть, только слегка разозлила. Про себя я твёрдо решила, что буду смотреть на Серёжу. Нет, он не мой, и больше никогда моим не станет, но сейчас я, возможно, в последний раз могу себе позволить так открыто любоваться им…

Серёжа на сцене вёл себя скромно. Даже более чем. Я не знаю, видел ли он меня. Но за всё время, пока происходила подготовка (двое ребят-растяп устанавливали микрофоны на стойки, бесконечно их перемещали и поправляли), он ни разу не поднял глаза в зал.

И лишь перед началом выступления, когда всё было готово — звук и свет настроены, а в помещении наконец-то установилась тишина, — мимолётно взглянул куда-то в левый ряд (обернувшись, я потом обнаружила там его маму, которую сразу узнала, и которая, кстати, тоже очень громко на него реагировала), уголок его рта слегка дёрнулся, это даже нельзя было назвать улыбкой, и опять опустил взгляд куда-то вперёд себя.

Дальше он смотрел только в пустоту. Лицо его при этом было задумчивым, спокойным и серьёзным.

Золотые маковки церквей над рекою,

Земляника спелая с парным молоком,

Я бегу по скошенной траве, а надо мною

Небо голубое высоко.

Я ещё мальчишка лет пяти,

И радость моя поёт, и счастье моё летит…

(Трофим «Родина»)

Это была очень красивая песня, мелодичный гитарный перебор… И в сочетании с голосом, проникновеннее которого я вживую правда не слышала… В общем, я расплакалась. Ещё до того, как начала думать о нас и вспоминать всё, что между нами было — просто со мной произошёл какой-то катарсис. Душа поднялась и вознеслась куда-то ещё выше с этим голосом, с этими красивыми руками, с этой белой рубашкой, со звучанием струн, с такими светлыми и такими бесконечно грустными глазами…

Нет, я, конечно, не разревелась окончательно, но была на грани: слёзы с трудом держались на ресницах, грозясь обнаружить моё состояние мокрыми потёками на щеках.

Когда гитара смолкла, я готова была умереть. Мне хотелось разрыдаться и немедленно броситься прямо туда, на сцену, к нему в ноги. Упасть на колени и перед полным залом вымаливать у него прощение.

Но это был лишь порыв. Голос разума быстро затушил его. С бурей оваций ко мне вернулась трезвость мыслей, и я незаметно шмыгнула носом и быстро утёрла влагу в уголках глаз.

Покидал сцену Серёжа тоже очень сдержанно. Он словно не слышал не стихающих аплодисментов и воплей девчонок и женщин всех возрастов. Выражение его лица практически не менялось, только взгляд из задумчивого сделался характерно сосредоточенным.

Он, как положено, поклонился и ожил (я заметила, потому что пристально на за ним наблюдала, хоть и пыталась делать вид естественно-рассеянный) только тогда, когда на замену ему вышла та девушка, что подходила ко мне. На неё он посмотрел. Я уловила, как потеплело между ними на мгновение. Они хлопнули друг друга по ладони — не на показ, это был сугубо личный жест, на ходу, на поднимая рук, поэтому, я уверена, его заметила только я — и Серёжа тут же скрылся за кулисами.

— А теперь пожалуйста встречаем следующую нашу артистку! Машенька Тимонина с песней «Расскажи мне, мама!»

И тут я всё поняла. Эта Машенька, скорее всего, влюблена в Серёжу. А меня она хотела выпроводить, потому что тоже знает о наших отношениях и наверняка боится его потерять. Видимо, между ними есть что-то…

От этой мысли мне стало не по себе. А что, если Серёжа всё-таки обманывал меня, крутя одновременно со мной и с этой девушкой?..

Весь оставшийся концерт мне было не до выступлений. Чувство ревности, которое я умудрилась так неосторожно в себе посеять, да ещё и так стремительно взрастить, теперь буквально изводило меня. Я против воли представляла, как кто-то другой, д р у г а я будет обнимать его, смотреть в его необыкновенные глаза, какой-то другой девушке он будет шептать на ухо всякий бред и говорить слова, западающие глубоко в сердце…

Я даже забыла, для чего я вообще оказалась на этом концерте, пока об этом мне не напомнил Игорь.

— Сейчас наши будут петь, — заёрзал он в предвкушении, настраивая камеру на своём телефоне.

Я не поняла, с чего он это взял — и огляделась по сторонам. Но взгляд уловил только сильно опустевшие задние ряды (разбежалась «поддержка»), отсутствие Серёжи и этой Маши.

Снова больно кольнула иголка абсурдной ревности, но тут послышался голос ведущей концерта:

— Итак, дорогие мои, у нас остался один, завершающий… номер… И перед вами будут выступать…