Неправильный боец РККА Забабашкин 3
Шрифт:
— Алёша, но медикаменты…
— Хрен с ними, с медикаментами! Хватайте самое главное и бегом из города. Если вы, мы погибнем, то все эти медикаменты нам точно не понадобятся. А вы не должны погибать! Понимаешь? Не должны! И ты не должна… Ты должна жить! Понимаешь? Жить! Так что, нет времени ни на что другое. Через десять-пятнадцать минут тут будет хозяйничать враг. Не на окраине города, а тут — на площади возле школы!
Поняв, что девушка в шоке и сейчас адекватно воспринимать реальность не может, я принудительно вывел её в коридор. Тут тоже была суета. Воронцов объяснял
Суета вокруг творилась невообразимая. Все бегали туда-сюда, при этом что-то у кого-то спрашивая и переругиваясь. Все были на нервах. Я тоже был на нервяке, хотя и держался.
Перед тем как расстаться с Алёной, хотел было ей что-то ещё сказать на прощание, может быть, даже в щёчку поцеловать, но её заприметила Предигер и позвала к себе.
— Береги себя, Алёшенька, — только и успела пискнуть на прощание Клубничка и побежала к начальнице.
— Ты тоже, — крикнул я ей вслед.
Увидел, что из палаты, ковыляя и опираясь на палку, вышел Горшков.
— Эвакуация? — спросил он, глядя на суету.
— Да, товарищ младший лейтенант НКВД. Срочная. Немцы идут к нам, — пояснил я и, взяв его под локоть, сказал: — Пошли на улицу, помогу выйти. Туда сейчас телеги подъедут.
— Давай, — не стал отказываться тот.
Перед тем, как его вести, схватил из его палаты два одеяла, что лежали на кровати, накинул ему на плечи и повёл на выход.
— Пригодится.
По дороге решил воспользоваться случаем и в двух словах узнать об интересующем меня вопросе.
— Слушай, товарищ Горшков, а скажи: Зорькин куда делся? Вы его к стенке прислонить успели? Или его немцы освободили?
— Не успели, — то ли от боли в ноге, то ли от сожаления, что не расстреляли предателя, проскрежетал зубами мамлей. Впрочем, из-за чего конкретно он был так расстроен, выяснилось почти сразу. — Эта тварь и садист был освобождён противником. Сейчас, наверное, сбежал куда-то вместе с ними, как крыса. Но будем надеяться, что наши ребята его сумели кончить.
— Садист? — зацепившись за слово, удивился я.
— Конечно садист. Это он нас в подвале пытал, сволочь. Самолично, не брезговал.
— Ничего себе, а с виду простак простаком — обычный парень.
— Обычный парень, — передразнил меня Горшков, сплюнув на пол. — Не обычный он. С немцами на немецком общался и приказы им отдавал. А они беспрекословно их выполняли.
— Ничего себе…
— Вот тебе и ничего… Он офицер немецкой разведки.
— Не может быть, — обалдел я, что даже остановился от изумления.
— Точно, офицер, — повторил мамлей и плечом открыл входную дверь. — Когда его забрасывали к нам под Новгород, то его документы, с которыми он должен был к нам в тыл внедряться, были потеряны. По ним он был красным командиром. Но ему не повезло, вещмешок с вещами и военным билетом утонул при переплаве. Вот ему на скорую руку другие документы сделали — на красноармейца Зорькина. Он это рассказывал, когда избивал нас.
— А с виду и не скажешь.
— Вот именно, — поморщился младший лейтенант НКВД и, выйдя на улицу, вздохнул: — Так что, Алексей Забабашкин, если вдруг
увидишь его в прицел, стреляй не задумываясь. Такие гады на Земле жить не должны.Повозок пока не было. На лавочке сидело двое раненых, которые вышли и ожидали транспорт. На другой стороне улицы заметил Фрица, стоящего в компании красноармейцев.
«Как бы эту немчуру не кокнули в суматохе», — подумал я, подводя мамлея к лавке.
— Товарищи, сейчас телегу вам найдут. Так что ждите, — громко, чтобы все слышали, сказал я, а потом обратился к младшему лейтенанту: — Не раскисай! Держись! Увидимся! Ну а с Зорькиным обязательно поквитаемся.
С этими словами побежал к Фрицу, который уже начал махать на какого-то красноармейца руками, при этом громко крича.
«Сейчас ты домахаешься, дурачок. Пристрелят и скажут, что так и было».
Оказался у них в тот момент, когда мужик, на которого кричал наводчик, уже принялся закатывать себе рукава на гимнастерке.
— Стоять! — громко прокричал я и представился: — Комиссар Забабашкин! Что у вас тут происходит?
— Да немчура наглая лезет со своими предложениями, товарищ комиссар, — пояснил боец, махнув стволом автомата в сторону немца.
— Что за предложение?
— Да вот, предлагает саботировать объявленную эвакуацию.
— Да?
— Угу. Говорит, раз у нас есть в наличии пушки со снарядами, то можно их передвинуть на переднюю линию обороны и, поставив на прямую наводку, начать стрельбу.
Я повернулся к немцу.
— Забабаха, — произнёс тот на ломанном русском и перешёл на немецкий: — Я им говорил, что отступать не надо. У нас достаточно снарядов, чтобы остановить этих захватчиков нашей земли. Имея орудия и снаряды, мы просто обязаны вступить в бой и выйти из него победителями! Смерть фашизму!
Я помнил, что у немца давно чердак течёт, а потому не стал останавливаться на деталях и частностях и перешёл на общее.
— Есть приказ командования. Ты его знаешь?! Тогда запомни: приказ командира — это святое! Запомнил?
— Да, господин комиссар!
— Тогда слушай: Красноармеец Мольтке…
— Яволь! — вытянулся немец по стойке смирно, оттопырив локти.
— Немедленно приступить к эвакуации, взяв с собой только личное оружие и боезапас. От артиллеристов не отходить. Своего командира слушаться беспрекословно!
— Так точно, господин Забабаха! — отрапортовал тот и негромко спросил: — А пушки?
— Пушки ещё будут, а жизнь — она одна. Так что, без разговоров. Уходим, чтобы вернуться.
Посмотрел на прислушавшихся к нашему разговору бойцов и сказал:
— Камераден, немедленная эвакуация! — А потом чуть подумал и попросил: — И, по возможности, берегите Фрица, он неплохой артиллерист и по совместительству антифашист. Но в общении с ним помните, у немца с головой не всё в порядке, — сказав это доверительным тоном и увидев в глазах артиллеристов какое-то замешательство, перешёл на крик: — А теперь всё — времени нет! Шнель! Шнель!
Но никто, кроме немца, с места не двинулся. Они все стояли с широко открытыми глазами и, ошеломлённо пялясь на меня, потирали спусковые крючки винтовок и автоматов.