«Непредсказуемый» Бродский (из цикла «Laterna Magica»)

Полагаю, что дух соперничества продиктовал Бродскому решение ответить «да» на «нет» Ходасевича, т. е. сделать шотландскую королеву моделью и двойником для своей музы. В тексте сонетов есть два указания на то, что могло быть известно Бродскому о шотландской королеве в 1974 году, и оба, как увидим, лишены основания. Но я начну с того, что не было включено в текст сонетов. Как и Ходасевич, Бродский видел фильм о Марии Стюарт, причем не тот трофейный фильм, о котором он упоминает в сонете, а тот, премьера которого состоялась в Лондоне 22 декабря 1971 года. Я имею в виду английский фильм режиссера Чарльза Джеротта под названием “Mary, Queens of Scots”. Начиная с июня 1972 года Бродский жил у Спендеров и мог слышать разговоры об этом фильме, которые вела английская поэтическая элита.

А. Штоль отказывается понять, почему Бродский называет шотландцев скотами «в начале первого сонета». Ведь кроме тривиального созвучия английского слова Scots и русского «скот» объяснения придумать нельзя.

Но Штоль, конечно же, не мог учесть того, как звучание фильма “Mary, Queens of Scots” воспринималось на слух Бродским в 1972 году, когда его знание языка было близким к нулевому. Но ссылки на этот фильм, как уже говорилось, в «Сонетах» нет. Есть отсылка к другому фильму, как мне представляется, фиктивная. Восьмилетним мальчиком, пишет Бродский, он видел трофейный фильм «Дорога на эшафот».

Но если бы восьмилетний Бродский видел этот трофейный фильм, то, вероятно, запомнил бы, что сцена восхождения шотландской королевы на эшафот в том фильме отсутствовала. Скорее всего, тут сработала ассоциация. Раз есть «дорога», должно было быть и восхождение, а значит, «топ-топ»: «Мари, я видел мальчиком, как Сара / Леандер шла, топ-топ на эшафот». [100]

Но и тут Бродского поджидал досадный подвох.

В немецком оригинале картина, созданная в 1940 году режиссером Карлом Фройлихом (Carl Froelich), называлась не «Дорога на эшафот», а «Сердце королевы» (“Das Herz der Koenigen”). Название «Дорога на эшафот» возникло как результат цензуры трофейных фильмов, в которых удалялись титры с именами режиссеров, операторов, актеров и т. д. и зачастую менялись названия.

100

Мой перевод для английской версии таков: “Marie, a little boy I did behold / Zarah Leander walked “top-top” to the scaffold”. Бродский использовал ономатопею «топ-топ», описывающую первые шаги ребенка, который учится ходить.

О Заре Леандер, шведской певице, ставшей любимой актрисой Геббельса (в преломлении Бродского – Гитлера), поэту могло быть известно больше, чем о шотландской королеве. Это знание могло пригодиться для темы великой любви: «позвольте мне здесь вспомнить еще одну вещь, роднящую меня с Адольфом Гитлером: великую любовь моей юности по имени Зара Леандер. Я видел ее только раз, в “Дороге на эшафот”, шедшей тогда всего неделю, про Марию Стюарт. <…>. По моему убеждению, она была самой красивой женщиной, когда-либо появлявшейся на экране, и мои последующие вкусы и предпочтения, хотя сами по себе и вполне достойные, все же были лишь отклонениями от обозначенного ею идеала». [101]

101

Бродский, И. Трофейное // Иностранная литература. 1996. № 1.

Одним из этих «отклонений», повторяющих идеальную модель, является, конечно же, муза самого Бродского, «красавица» Марианна Басманова, о которой он вспоминает, стоя перед статуей шотландской королевы в Люксембургском саду:

«Красавица, которую я позже / Любил сильней, чем Босуэлла – ты, / с тобой имела общие черты / (Шепчу автоматически: “О, Боже”, / Их вспоминая) внешние. Мы тоже / счастливой не составили четы» (сонет 4). [102]

«Позже» предполагает образ, ранее увиденный в кинозале и допускающий мотивы, общие с мотивами Ходасевича, тоже взявшегося за перо после того, как он заметил сходство актрисы с его музой (Берберовой). Но внешнее сходство (актриса/муза) заносит Бродского в глухие дебри. Свою любовь к «красавице» (Басмановой) он ставит выше (сильней) любви Марии Стюарт к Босуэллу, тем самым похваляясь своим превосходством в силе перед женщиной. Потому-то в арсенале его средств ничего, кроме мести, не оказывается. А право на месть означает редукцию статуи, отраженную в редукции имени: Марианна – Марина – Мари:

102

Вот мой перевод для английской версии: “The beauty whom I later, beyond words, / Loved more than you loved Boswell, “Oh, Lord, / With you had common features. Mostly looks”, / I murmur. And what got us off the hook, / Like you, we didn’t find a shielded nook”.

Число твоих любовников, Мари,Превысило собою цифру три,Четыре, десять, двадцать, двадцать пять.Нет для короны большего урона,Чем с кем-нибудь случайно переспать. [103]

Для тех, кто еще не постиг смысла, этот смысл предлагается в тезисной форме в заключительной строке:

«Для современников была ты блядь» [104] .

Семь лет спустя Бродский напишет поэму «Бюст Тиберия» (1981), начав ее с таких строк: «Приветствую тебя две тыщи лет спустя. Ты тоже был женат на бляди». Володя Уфлянд вспоминает, что, прочитав эти строки, сын Бродского Андрей Басманов пригрозил «отомстить за мать. Не успел – Иосиф умер». Андрею Басманову повезло еще и в том, что ему не попалась на глаза запись Бродского, сделанная перед эмиграцией. «Донжуанский список я тоже составил: примерно восемьдесят дам». [105] А попадись ему эта запись тогда, когда Бродский был еще доступен, Андрей Басманов мог бы сгоряча и наломать дров, не подумав, что донжуанский список Бродского тоже был фиктивным, хотя и совершенно необходимым для создания легенды. Ведь был же донжуанский список у Пушкина. А это означало, что он со всей необходимостью должен был оказаться и у Бродского. Но и тут не обошлось без накладки.

103

Вот мой перевод для английской версии: “Your lovers’s number, well, Marie / With ease exceeded number three, Four, ten, eleven, twenty-five. / For Royal crowns there’s no life / If their Queen will miss to bonk at times”.

104

Вот мой перевод для английской версии: “To your compeers you were just a moll”.

105

Венцлова, Т. Op. cit. С. 415.

Ведь автором «донжуанского списка» Пушкина был вовсе не Пушкин. Эту миссию взял на себя некто П. К. Губер (1886–1941), как видим, не доживший до того дня, когда его услуги могли быть востребованы еще одним «великим поэтом».

Что касается музы Бродского, она, в отличие от статуи шотландской королевы, была удалена с пьедестала уже по выходе сборника «Урания». [106]

Эта маленькая деталь дает ключ к шестому, самому читаемому сонету Бродского, ибо в нем пародируется стихотворение Пушкина (см. сноску 99). Пушкинская строчка: «Я вас любил. Любовь еще, быть может…», передана Бродским как: «Я вас любил. Любовь еще возможно…» [107] и т. д. За анализом шестого сонета Бродского, равно как и за анализом пушкинского оригинала, я отсылаю к мастеру этого жанра. [108] От себя могу лишь процитировать (по памяти) Ильфа и Петрова, где упомянут Остап Бендер, который за ночь сочинил «Я помню чудное мгновенье» [109] до последней запятой за вычетом музыки Глинки.

106

См. сноску 89.

107

Вот мой перевод для английской версии: “I loved you. And my love perhaps and likely…”

108

Жолковский А. Блуждающие сны и другие работы. М.: Наука – Восточная литература, 1994; Жолковский А. «Я вас любил…» Пушкина: инварианты и структура. М.: Известия Академии наук СССР. 1977. С. 252–263; Жолковский А. Избранные статьи о русской поэзии. М.: РГГУ, 2005. С. 46–59.

109

«Я помню чудное мгновенье. / Передо мной явилась ты, / Как мимолетное виденье, / Как гений чистой красоты». Вот мой перевод для английской версии: “I recollect the magic vision / You came to light before my ayes. / Oh, fleeting moment of collision, / With pure beauty in disguise”.

В сонете номер 7 мне хотелось бы прокомментировать последние две строки: «Кафе. Бульвар. Подруга на плече. / Луна, что твой генсек в параличе». [110]

Конечно, нужно обладать безграничной фантазией, чтобы представить себе «луну», повторяющую контуры «Генсека в параличе» или, наоборот, представить себе «Генсека в параличе», повторяющего контуры «луны». Но, возможно, Бродский даже не утруждал свою фантазию, a Генсек напросился сам собой, предложив рифму к слову «на плече». Но меня в этой строфе привлекло неуважительное отношение к Генсеку. Ведь не прошло и двух лет с того памятного дня, когда Бродский писал тому же Генсеку прощальное письмо (см. главу 10), в котором своими словами передал первую строку шестого сонета к Марии Стюарт.

110

Вот мой перевод для английской версии: “Cafes, boulevards, the girlfriends for your pleasure. / The moon like your Gensek in paraplegia”.

Я уже готова была закончить разговор о сонетах Бродского словами А. Штоля о том, что адресат этих сонетов есть не реальная историческая личность, а некий образ Мари, зачем-то Бродскому нужный (то же касается второго адресата, Марины Басмановой, добавлю я от себя. – А. П.) <…> Важно понять, зачем он такой, в этом произведении. Шиллеру вот понадобилась страстная и гордая женщина; да, совершившая в прошлом преступление и раскаявшаяся в нем; а сейчас занятая своим противостоянием Елизавете, сопернице по власти и по выраженности женской личности, если можно так сказать». [111]

111

Штоль, А. Op. cit.

Да, Шиллер упомянут здесь очень кстати. Ведь он был вторым заявленным источником, подвигнувшим Бродского на сочинение сонетов о Марии Стюарт, хотя именно Шиллер, как сообщает нам автор, нанес Истории непоправимый урон: «Что делает Историю? Тела. / Искусство? Обезглавленное тело. / Взять Шиллера: Истории влетело / от Шиллера. Мари, ты не ждала, / что немец, закусивши удила, / поднимет старое, по сути, дело: / ему-то вообще какое дело, кому дала ты или не дала?» [112]

112

Вот мой перевод для английской версии: “What makes the history? Soul cases? / Art? Decapitated corpse that gallops? / Mark Schiller: History was walloped / by Schiller. Oh, Marie, did you, to wit, / expect a German, biting at his bit / to raise the old, forgotten saga / of your affaires at some shores of sagar?”

Но в чем именно провинился Шиллер перед Историей? Куда он разбежался, «закусив удила» (кстати, удобно рифмуясь с «ждала» и с «дала»)? Бродский убежден, что этот «немец» потому разбежался, что хотел шпионить за шотландской королевой через замочную скважину ее спальни. Но тут его как раз ждал очередной сюрприз. Шиллер меньше всего думал о спальнях. Иначе бы он не описал жизнь Марии Стюарт за три дня до гильотины. Полагаю, его интересовало, как шотландская королева встретила смерть. Бродский же, желая полакомиться «клубничкой» [113] за счет Шиллера, текста Шиллера не читал, хотя и пытается убедить нас в противном. А прочитай он Шиллера, то, скорее всего, пожелал бы узнать, почему этого «немца» так волновала топика смерти. И едва этот вопрос был бы задан, Бродский бы открыл для себя тропинку к детективу, который он так безуспешно сочинял. Тут и знание Баратынского сильно бы пригодилось.

113

«Гоголь в “Мертвых душах” пускает в оборот новое значение слова клубничка: “что-нибудь скабрезное, эротическое, нескромное”. Это выражение приписано поручику Кувшинникову, который “простых баб не пропустил. Это он называет попользоваться на счет клубнички”. Понятно, что слово “клубничка” в этом употреблении приобретает отпечаток едкой, презрительной, хотя и несколько грубоватой иронии. Новое словоупотребление подхватывается всеми писателями гоголевской школы. Оно свойственно Григоровичу, Тургеневу, Достоевскому, Салтыкову-Щедрину и другим». Виноградов, В. История слов. URL:narod.ru/klubnitschka.html.