«Непредсказуемый» Бродский (из цикла «Laterna Magica»)

Но чем же красавица имярек, подрядившаяся представить Бродскому Венецию, могла так разъярить автора воспоминаний о Венеции, куда он будет возвращаться 17 раз? Какое такое преступление могло вывести из равновесия эстетствующего поэта, уже державшего премию Нобеля в кармане своего твидового пиджака («Набережная неисцелимых» была написана в 1989 году)? Может быть, Бродский отстаивал справедливость, пеняя красавице на выбор ничтожного брачного партнера? Не тот ли справедливый гнев мог подтолкнуть eго в том же 1989 году к отповеди Марине Басмановой, принявшей брачное предложение «инженера-химика»: «Четверть века назад ты питала пристрастье к люля и к финикам, / рисовала тушью в блокноте, немножко пела, / развлекалась со мной; / но потом сошлась с инженером-химиком / и, судя по письмам, чудовищно поглупела». [89]

89

Вот мой перевод для английской версии: Twenty five years ago, you were keen on kebab and dates, Drew in ink in a notebook, and sang a little at dates; Amusing yourself with me; then found a chemical engineer And, judging by letters, acquired a dopey veneer.

А что если анонимная венецианка все же нашла способ досадить тонко чувствующему поэту? Продолжим чтение.

«Она была действительно сногсшибательной, и когда в результате спуталась с высокооплачиваемым недоумком армянских кровей на периферии нашего круга, общей реакцией были скорее изумление и злоба, нежели ревность или стиснутые зубы, хотя, в сущности, не стоило злиться на тонкое кружево, замаранное острым национальным соусом. Мы, однако, злились. Ибо это было хуже, чем разочарование: это было предательство ткани». [90]

90

Brodsky, J. Watermark. Op. cit. P. 10–11. Перевод мой.

Кем же был этот «высокооплачиваемый недоумок»? Соперником? Но чьим соперником? «Нашего круга», коллективную злобу которого разделял Бродский? И нет ли в заключительном штрихе о «предательстве ткани» того нюанса, который напоминает выбор брачного партнера у птиц? Конечно, искать прямых ответов здесь не следует. Конфликт и его разрешение возникли в фантазии Бродского, и объяснение им следует искать – в который раз! – в работе Рене Жирара.

«В конфликте с соперником субъект меняет логическую и хронологическую последовательность желаний, чтобы его подражание не было замечено. Он утверждает, что его собственное желание возникло раньше желания соперника; а следовательно, говорит он, ответственность за соперничество лежит на посреднике. Все, что исходит от этого посредника, систематически принижается, хотя по-прежнему вызывает тайное восхищение субъекта. Посредник становится проницательным и дьявольским врагом; который пытается отнять у него самое дорогое имущество и упорно стоит на пути его самых законных амбиций». [91]

91

Girard, R. Op. cit. P. 11.

«Но что же было дальше?» – спросит читатель. А дальше воспоминание обрывается. Запаздывающая красавица в конце концов появляется и доставляет Бродского в гостиницу, подарив ему время для знакомства с Венецией и место в сердце для любви к ней.

Такова сага, помещенная на страницах «Набережной неисцелимых». Но есть другая сага, не попавшая на эти страницы. Конечно, хотелось бы узнать, что реально написал Бродский до того, как он был подвержен цензурному надзору. Но этого знания мы лишены, хотя надзор имел место не в России и не в Америке, а именно в «недосягаемой» Венеции. «Как такое может быть?» – спросите Вы.

Красавица имярек по имени Мариолина Дориа де Джулиани решилась нарушить анонимность и приподняла завесу таинственности в интервью, данном Ларисе Саенко, репортеру «РИА Новостей» в Нью-Йорке.

«Недоумком армянских кровей» Бродский назвал Мераба Мамардашвили, «с которым (признается Мариолина), клянусь вам, у меня ничего, кроме дружбы, не было. Мераб был одним из выдающихся философов советского времени, ярким собеседником, умницей, отнюдь не “недоумком”. Через Мераба я познакомилась с Александром Зиновьевым и многими другими диссидентами из тогдашней интеллектуальной элиты. И, конечно, он был грузин, а не армянин. Как не был архитектором мой муж – он был инженером и совсем не заслужил столь презрительной характеристики поэта». [92]

92

«РИА Новости». 2013 (19 дек.).

Но откуда мог поступить Бродскому этот заказ?

Оказывается, консорциум «Новая Венеция» (Consorzio Venezia Nova) имел полномочия делать рождественские заказы знаменитостям на работы, «воспевающие город: картины, скульптуры или эссе». Бродский был выбран в качестве такой знаменитости в 1987 году, когда президентом этой ассоциации был ставший потом сенатором Луиджи Дзанда. Прочитав эссе Бродского, он возмутился:

«Он позвал Бродского и сказал: “Вы с ума сошли, это известные венецианские люди, они подадут на вас в суд”. Бродский ответил: “Я ничего не буду менять”. Дзанда парировал: “Тогда вы не получите свои 30 миллионов итальянских лир”. Бродскому позарез нужны были деньги, и в итоге он переделал книгу. Она была напечатана в последний момент. Дзанда нервничал, проект был на грани срыва. А первая рукопись “Набережной…” – с моим именем, – до сих пор хранится у него».

Интервью закончилось рассказом о том, как Бродский терроризировал семейство Мариолины, добиваясь ее расположения. Конец был плачевным для Бродского. «Я его просто спустила с лестницы!» [93]

Глава 6 «Нет, не шотландской королевой»

Когда Ранчин представлял «вторичность» поэзии Бродского [94] как свободно выбранный «стандарт», он, возможно, опирался на прецедент. Л. М. Баткин, специалист по итальянскому Возрождению и автор книги о Бродском «Тридцать третья буква» (М., 1997), однажды помечтал об авторе, который «обоснует впечатления о Ходасевиче как одном из предшественников (курсив мой. – А. П.) Бродского». Но почему оригинальному поэту надлежало стать предшественником другого поэта, тоже претендующего на оригинальность? Почему Бродскому никак не дают стать последователем (подражателем, имитатором) Ходасевича?

93

Ibid.

94

Ранчин, А. Op. cit.

Но не будем умалять заслуг Ранчина. Он кропотливо собрал стихи Ходасевича, которые послужили для Бродского «источником вдохновения», заполнив ими чуть ли не две страницы печатного текста, которые я не буду цитировать. Что же касается вклада Л. М. Баткина, именно он первым наметил траекторию Ходасевич – Бродский и даже поманил золотым ключиком, к которому, к сожалению, не подобрал замка. У Бродского, пишет он, «безумие, в котором есть метод», а лучше «метод, который раздвигает тяжкие шлюзовые створы лирического безумия. Это очень жестко рассчитанная поэтическая околесица. Поэт не просто в мире, и он не совсем в себе, он около себя. <…> Он колобродит, острит, играет околичностями, бормочет, мучается, умничает и наконец вдруг выговаривает что-то очень простое, хватающее за душу, распахнутое. И поспешает снова запереть двери изнутри».

Хотелось бы, чтобы к этому ключику кто-то нашел наконец замок.

Бродский открыл для себя Ходасевича уже в 1964 году. А уж открыв, конечно же, прочел стихотворение 1937 года, сонет, посвященный оставившей его жене Нине Берберовой. Немногословный Ходасевич ограничивается «безголовым сонетом», т. е. сонетом без одного катрена [95] (как нас оповещает Михаил Безродный), возможно, дав Бродскому позволение на «расшатанную сонетную форму» [96] . Я приведу лишь шесть релевантных строк из сонета Ходасевича:

95

Безродный, М. Соловьев поединок // Новое литературное обозрение, 1997. № 27. С. 281. Безродный первым высказал мысль о связи сонетов Бродского с этим сонетом Ходасевича.

96

«Хотя в каждом из сонетов, как положено, 14 строк, но классической разбивки их на октет и два терцета нет, и рифмовка строк не самая принятая. Собственно, сонетная форма здесь расшатана до предела». Штоль, А. Двадцать сонетов к Марии Стюарт. Попытка комментария. URL:artsp/wrote/20sonets.html

Нет, не шотландской королевойТы умирала для меня:Иного, памятного дня,Иного, близкого напеваТы в сердце оживила след.Он промелькнул, его уж нет… [97]

Что же могло заинтриговать Бродского в этом стихотворении? Полагаю, что каламбур (безголовый сонет о шотландской королеве, окончившей жизнь на эшафоте) мог пройти незамеченным для Бродского (возможно, и для Ходасевича). Но интригующим могло быть это «нет» как ответ на не заданный вопрос. Ведет ли поэт диалог с самим собой или с шотландской королевой, которая вроде бы одновременно напомнила и не напомнила ему о покинувшей его жене? Воспоминания Берберовой проливают некоторый свет на загадку. У нее были рандеву с любовником в Люксембургском саду и, возможно, вблизи статуи Марии Стюарт. Но знал ли Ходасевич о месте их встреч? И все же нити вели к Марии Стюарт, правда, по запасному пути. Ходасевич видел фильм “Mary Queen of Scotland” (1936) Джона Форда. Там его восхитила Кэтрин Хэпберн, которая играла роль Марии Стюарт. «Она была на меня похожа (в “Последних новостях” меня этим дразнили. Помню, однажды Ходасевич сказал мне. “Вчера мы были на Марии Стюарт и видели твоего двойника. Очень было приятно”». [98]

97

Для английской версии я перевела эти строки так: “Not as the Scottish Queen oh, no / You died for me. Oblige to know: / Another, memorable day, another tune, another sway / enlivened my despondent heart. / It flashed at once to swiftly part”.

98

Цит. по: Безродный, М. Op. cit. С. 280.

Итак, Ходасевич выбирает первую строку стихотворения с мыслью о двойнике Берберовой. Но затем он отказывается от этой мысли, вспомнив об «ином, памятном дне». День этот не обозначен. Однако в строках «Иного, близкого напева / ты в сердце оживила след» есть намек на стихотворение Пушкина «Я вас любил. Любовь еще быть может», [99] как известно, ставшее темой сонетов Бродского под номером шесть. Но у Ходасевича имеется еще один ход, возможно, и не разгаданный Бродским. Ходасевич сочиняет свое стихотворение в 1937 году, т. е. ровно через сто лет после роковой дуэли Пушкина с Жоржем де Геккерном (Дантесом), при этом находясь в трех часах езды от Кольмара, родины Дантеса.

99

«Я вас любил. Любовь еще, быть может, / В моей душе угасла не совсем. / Но пусть она вас больше не тревожит. / Я не хочу печалить вас ничем». Для английской версии я перевела эту строфу так: “I loved you and my love could still remain. / Deep in my heart it stayed like dousing ray. / But that should cause you no further pain. / I do not wish to hurt you on your way”…