Неприкосновенный запас

Зачем? Есть вопросы, которые и сегодня остаются без ответа. Ведь у войны своя логика. И старика баяниста поднял в его трудный путь Серега Филиппов. Поднял и повел...

Я не просто вспоминаю - я разбинтовываю рану. Отрываю от живого, и с каждым витком становится все больнее. Я совершил в жизни много ошибок, но эта - самая непростительная. Я должен был не спускать с Тамары глаз, обязан был караулить ее, держать всегда возле себя. Ведь, по сути дела, она была еще девчонка. Шестнадцать лет! А в ней бушевала взрослая боль за свою Родину, за свой город. Когда немцы с Вороньей горы били по Ленинграду, ей казалось, что все снаряды летят в ее дом. И была у нее за спиной блокадная зима. Ее подлинным командиром неожиданно стал Серега Филиппов. Уверовав в силу своего искусства, она не давала этой своей силе отдыха. "Дочка, ты танцевала, а я как дома у себя побывал", - сказал ей один боец. И ей хотелось, чтобы все побывали дома.

Я знал это. Знал, что творится у нее в душе. Но слишком понадеялся на ее благоразумие. Она ускользнула от меня. Понеслась навстречу своей судьбе, не думая о себе, желая всю себя отдать людям.

Потом о концерте на плацдарме рассказывали легенды. Всю ночь полк занимал оборону, окапывался, отстреливался. А утром там, на пятачке, где не осталось живого места и вся земля была перепахана малыми саперными лопатками, перелопачена взрывами фугасок, зазвучал баян. И появилась Тамара.

В этом вывернутом наизнанку мире Тамара возникла как видение. На ней была яркая блуза с широкими рукавами, юбка с бесчисленными воланами. Сверкали золотые денежки монист, а по плечам струился шелковый платок, черный, расписанный алыми розами. Только сапоги на моей цыганке были не танцевальные, а простые, солдатские, на два номера больше, чем нужно, измазанные в глине, мокрые от невской воды. Но этих сапог никто не видел. Кого они интересовали, эти сапоги? Тамара развела руки в стороны, и платок превратился в два черных крыла с алыми розами. Нет, она не танцевала, а плыла над землей, невесомая и властная, хрупкая и твердая ленинградская девчонка.

А дядя Паша, наш старый молчун, дымильщик, тихоня, сперва сидел на неизменном ящике от баяна, где еще со времен его стародавней службы во флоте на оборотной стороне крышки сохранились фотографии красоток. Потом встал, и от этого музыка стала разливаться шире по берегу Невы и донеслась до нашего берега. И комдив приказал узнать, что там еще за музыка после такого боя и почему немцы молчат, не драпанули ли?

Оттого, что на мертвой земле распустился такой цветок жизни, война сбилась с толку. Даже фашисты притихли.

Те, кто должен был стрелять, не стреляли. Стволы автоматов и орудий молчали.

Ах, Тамара, Тамара! Она не просто танцевала на маленькой, наспех утрамбованной площадке, она бросала вызов войне. Сотни родных и чужих глаз смотрели на нее. Не было на этом пятачке ни одной живой травинки, деревца, по всему плацдарму огненным валом прошла смерть, но была она - танцующая девчонка, балерина политотдела.

Она стала символом неистребимой жизни, во имя которой стоило держать этот пятачок и не отступать.

"Пляска смерти" - так назвал этот танец пленный немец.

"Пляска жизни" - назвали ее танец наши бойцы.

4

В эту ночь орудия били сравнительно близко, и дом политотдела вздрагивал, как от подземных толчков. Я встал. Не зажигая света, подошел к окну и слегка отодвинул занавеску светомаскировки. Еще не рассвело - было около шести утра, но небо уже стало багровым, как остывающее раскаленное железо. При свете вспышек было видно, что валит мокрый снег. Я прислушался и понял: огонь ведут наши орудия. И подумал: "Как хорошо, что бьют не по городу!"

Стекла вздрагивали и тихо звенели, жаловались.

Все еще не зажигая света, я оделся и отправился к своим. Думал, они спят - их пушками не разбудишь!
– но, когда переступил порог бывшего класса, вся моя команда была на ногах.

– Доброе утро, - сказал я, закрывая за собой дверь.
– У вас уже подъем? Или не спится из-за артподготовки? По-моему, неподалеку форсируют Неву.

Все это я выговорил довольно быстро. И когда умолк, заметил, что ребята молчат. Видимо, что-то случилось.

Я спросил:

– Все ли у вас в порядке, чада мои?

Не ответили мне чада. Промолчали. И я понял, что не все у них в порядке. Я выжидательно посмотрел на Сережу.

– Борис Владимирович, Тамары нет, - сказал он.

Ребята стояли передо мной, опустив глаза, словно чувствовали себя виноватыми за ее исчезновение.

– Она легла вместе со всеми, - сказала Женя Сластная.
– Она легла, а утром ее койка была пуста.

– Может быть, она встала раньше... может быть, сейчас придет? сказал наш рассудительный Шурик.

Но я чувствовал, что он не очень-то верит в то, что говорит.

– Не могла ли она махнуть в Ленинград?
– робко сказала Алла Петунина.

– Чего гадать!
– сказал Вадим.

– Только и остается гадать!
– вздохнул Шурик.
– И ждать.

Я ходил по комнате, недоброе предчувствие накапливалось во мне, подкатывало к сердцу. Однако я старался не поддаваться.

– Костюмы все на месте?

Алла Петунина - наш костюмер - подошла к стене, где на гвоздиках висел весь гардероб ансамбля. Зашуршали платья. Все молча ждали. Потом Алла повернулась ко мне.

– Борис Владимирович, нет цыганского костюма...

– Ты хорошо посмотрела?

– Нет костюма, посмотрите сами. А Тамара не расстается с ним.

Я не успел ничего ответить. Ребята бросились к нашей костюмерной стенке и стали энергично перетряхивать танцевальный гардероб.

– Действительно нет, - наконец сказал Сережа.
– Она, наверно, махнула в соседнюю часть, ее попросили...

– Что значит - попросили?
– взорвался я.
– Здесь армия, а не художественная самодеятельность. Здесь все вопросы решает командир.

Кому я это говорил? Тамаре? Она все равно никогда не слушала моих командирских назиданий. Ребятам? Самому себе?

– Вот к чему приводит разболтанность!
– раздраженно продолжал я. Потом обратился к Сереже: - Веди группу на зарядку! В 8.00 экзерсис!

И под сводами старого класса прозвучало:

– Становись! Равняйся! Смирно! Нале-во! Шагом-арш!

Сережа нарочито громко выкрикивал слова команды, но до меня они долетали глухо, как из соседней комнаты. Только бы Тамара вернулась! Только бы она нашлась!

Я не знал, что делать, куда устремиться на поиски Тамары. Отправился на узел связи армии. В частях, с которыми удалось связаться, Тамары не было, не выступала у них Тамара. И вообще в этот день было не до танцев в частях объявлена повышенная боеготовность.

А мокрый снег все валил и валил. Он не ложился, а налипал на провода, на чехлы орудий, на шапки часовых.

Где Тамара? Когда она наконец придет? Я звал ее. Сам себе давал обещание не ругать ее, лишь бы она появилась. Должна же она в конце концов появиться! В два часа дня в класс вошел дядя Паша.