Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес

Простак покивал с умным видом.

– Да, это мне понятно. Решать нужно молниеносно. Я и сам за быстрые решения, если дело и впрямь хорошее. Но все-таки, конечно, и осмотрительность следует проявлять. Осмотрительность и осторожность, если вы меня понимаете.

– Вот такие люди мне по душе! Я и не прошу вас действовать очертя голову. Пьеска у меня роскошная, и я не боюсь ее показать. Просто убойная, захватит всех, ясно? Не для совсем уж высоколобых, но и не для низкой публики.

– Для среднелобой?

– Вот-вот. Первое добротное шоу для среднелобой публики. Успех ее ждет сногсшибательный.

– Принесет много денег?

– Много? Ого! Спросите Дика Роджерса и Оскара Хаммерстейна, сколько они огребли с «Тихоокеанского». Спросите Оскара Серлинга, сколько он сделал на «Жизни с отцом». Спросите Макса Гордона, сколько ему отчислилось от «Рожденной вчера».

– Вы хотите, чтобы я их спросил?

– Да я вам и сам скажу, дорогуша. Миллионы!

– Миллионы?

– Миллионы, – кивнул Леман.

– Да-а, вот такого мне бы и хотелось, – вздохнул Простак. – Только хорошо бы с гарантией.

– Я лично вам гарантирую. И мой друг тоже. Верно, Джек?

– Конечно.

– Итак, что скажете? Думайте на бегу. Это шоу-бизнес.

Простак потеребил галстук клуба «Трутни». Красноречие мистера Лемана произвело на него глубокое впечатление, но он не забывал и хорошее присловье дяди Теодора: «Оглядись, а потом уж прыгай». Дядюшка Теодор умел придумывать меткие сентенции.

– А могу я почитать пьесу? – поинтересовался Простак.

– М-да-м… – с сомнением промычал Леман. – Как думаешь, Джек, сумеем мы раздобыть экземплярчик для мистера Фиппса?

– Боюсь, что нет, – правильно расшифровал Джек мычание партнера. – Видите ли, мистер Фиппс, труппа уже репетирует, и все копии разошлись по рукам.

– Да какого черта! На что вам пьеса? – воскликнул мистер Леман. – Я расскажу самую соль. – Широким жестом он сдвинул весь хлам на столе, будто расчищая поле битвы. – Так вот. – Он сбил дерби на затылок. – Эта пьеса о добром человеке. Понятно? Он всегда всем старается делать добро.

– Джентльмен до мозга костей, – подхватил Джек МакКлюр.

– Да, джентльмен до мозга костей, – согласился мистер Леман. – Роль эту играет Мэрвин Поттер, а это марка, знаете ли. Спросите хоть меня.

– Мэрвин сыграет хорошо?

– Еще бы! – заверил мистер Леман.

– Точно, – подтвердил Джек МакКлюр.

– Держу пари, – сказал мистер Леман.

– И я! – подтвердил Джек МакКлюр.

– Что ж, это замечательно, – заметил Простак.

Леман сбил шляпу назад.

– А теперь слушайте. Итак, начинается с пролога.

– С пролога, – пояснил Джек.

– В прологе есть драматург.

– Это тот, кто пьесы сочиняет, – пояснил Джек.

– Он, понимаете ли, влюблен в одну даму и приглашает людей послушать его новую пьесу. Конечно, дама – в их числе. Начинает он читать, объявляет: «Сцена первая. Сад». И тут! – Мистер Леман проделал что-то со своей шляпой. – Когда он произносит «сад», мы делаем киношный трюк, даем обратный кадр. Затемнение, быстрая смена декораций, вспыхивают огни, и на сцене – сад.

– Вот именно.

– Ну а дальше идет его пьеса. Только он сам в ней, понимаете, и его дама тоже. Зрители-то уже видели ее в прологе. Здорово?

– Отпад! – согласился Простак.

– Она лезет на яблоню. У нее, видите ли, хорошее настроение, – объяснил мистер Леман. – Тут входит этот драматург, и завязывается диалог. То он говорит, то она, слова так и летают. Он любит ее, она любит его, и они решают пожениться.

Простак заморгал. Сюжет в таком изложении показался ему немного примитивным, да и коротковатым. Занавес поднимется в 8.40 по восточному времени [6] , а упадет, подсчитал он, примерно в 8.53.

6

Речь идет об одном из четырех временных поясов, на пять часов отстает от времени по Гринвичу.

– И что, тут и конец пьесы? – поинтересовался он.

– Конец? Да вы что! Вы ничего еще и не слышали.

– Будет еще что-то?

– А как же!

– Не забудь про священника, – напомнил Джек.

– Ах да! Входит священник, и опять идет беседа. Сцена в саду закончена, мы переносимся в нью-йоркское кабаре. Музыка, танцы всякие… Ну, сами понимаете.

– Да-да, – несмело поддакнул Простак.

– В это кабаре приходят наш герой, дама и ее брат. Герой и дама еще не поженились. Должны пожениться завтра. Уловили?

– Да, – на этот раз вполне уверенно подтвердил Простак.

– Так вот, брат этот вечно буянит, поднимает тарарам. Мимо проходит субъект, которому брат не нравится, и он бросает: «A-а, это ты?» Брат злобно глядит на него и говорит: «Ну я. И что?» И тот субъект… – в общем, то се, они заводятся, то один говорит, то другой, слова так и летают, и так далее и тому подобное, а потом брат выхватывает пистолет – и оп! – Леман подчеркнул кульминацию эпизода, щелкнув пальцами.

– Вот это да! – восхитился Простак. – Здорово! Он убивает его, да?

– А то! Субъект валится мертвее макрели. Холодней поцелуя мачехи. Музыка обрывается. Вопят официанты. Визжат девушки. Женщины падают в обморок. Тут входит полиция. «Что происходит? – спрашивает она. – Теперь игре Лемана позавидовал бы сам Эдвин Бут. – Кто это сделал?» – спрашивает полиция. И субъект отвечает: «Я».

– Субъект?

– Да.

– Он же мертвый!

– Кто?

– Да субъект-то…

– Нет-нет-нет! – схватился Леман за шляпу. – Не субъект, герой, ну, который влюблен в даму. Он говорит «я», чтобы спасти брата любимой женщины.

Простак слегка озадачился.

– Но ведь в зале полно народу?

– А как же!

– Разве они не видели, что субъекта застрелил брат?

– Нет, не видели, – с бесконечным презрением к невежеству новичка в законах сцены проговорил Леман. – Все они в другую сторону смотрели.

– A-а, тогда понятно…

– В общем, героя арестовали и запихнули в тюрьму на двадцать лет. Зритель не узнает об этом до следующего акта. Копы надевают на него браслеты, он гордо выходит, а дама вскрикивает и хлопается в обморок. Занавес падает. Вот вам акт первый. Шикарное начало, а?