Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес

Конвульсивно содрогнувшись, Мэрвин приостановился.

– Не знаю, – дрожащим голосом продолжил он, – то ли все дети в Сиракузах такие, то ли этого подослали, чтобы остеречь меня. Весь раздутый, похожий не то на Бориса Карлоффа, не то на Уинстона Черчилля. Глаза наши встретились, и голос сверху шепнул мне на ухо: «Смотри, Поттер. Если бы не исключительно добросовестная работа твоего ангела, что-то в этом роде могло приключиться и с тобой». Ты можешь возразить, что у меня ничего подобного не родилось бы, но кто ж его знает? У мужчин и покрасивее меня получались страшненькие дети. Некоторые мои друзья породили истинных химер. В общем, как бы там ни обернулось, исчезли последние сомнения в мудрости Промысла, опрокинувшего мои матримониальные планы. С плеч у меня гора свалилась. Я расправил грудь, я упивался своей молодостью, я отбросил всякие помыслы об Иностранном легионе. Тут я и решил вернуться к тебе, чтобы снова занять свое место в труппе. Прошу, Фиппс, вот он я – активный, энергичный, готовый к любой судьбе. Сражаясь плечом к плечу, как, помнится, ребята из старой команды, мы повезем наш спектакль в Нью-Йорк и сразим публику! У меня великолепная идея. Знаешь, что мы сделаем, Фиппс, дружище? Мы станем играть эту чушь как комедию. Разделаем ее под орех, зрители будут с хохоту покатываться. Этот опус не драма, это фарс! Когда ты сообразишь, что без выпивки я в жизни бы до такого не додумался, тогда и поймешь, в каком чудесном мире мы обитаем. Минуточку! Я правда вижу перед собой бутылку, и горлышко ее тянется к моей руке? – заинтересовался Мэрвин. – Или мне мерещится? Не плод ли это моего пораженного зноем мозга?

– Вовсе нет, это и есть бутылка. Шампанское.

– Приди же ко мне! – воскликнул Мэрвин.

И оглушительная тишина, тишина истинного счастья, слишком глубокого, чтобы выразить его словами, пала на номер 726.

Нарушил ее Оскар Фричи.

– Мистер Поттер, – попросил он, – а вы дадите мне автограф? Пожалуйста.

19

«Жертву» показали в Сиракузах к концу сентября, а потом поехали обкатывать в Олбани, Вустере и Провиденсе. А премьера на Бродвее состоялась только через месяц, точнее – 27 октября.

Когда Динти Мур вошла в офис «Леман продакшнс» утром 28-го, ей вдруг почудилось, будто по всему миру затрезвонили радостные колокола. Однако то был всего лишь телефон, и она поспешила взять трубку.

– «Леман продакшнс», – проговорила она, чуть растягивая слова. – Не-ет, мистер Фиппс еще не пришел. Да, похоже, спектакль сногсшибательный… О, я не зна-аю! По-моему, мистер Фиппс сам хочет представить его в Лондоне. Позвоните ему позже. До свида-а-ния-я. – И Динти, повесив трубку, исполнила несколько танцевальных па.

Успех «Жертвы» скорее всего не стал сюрпризом для собеседника на другом конце провода, потому что в нынешнее время сюрпризов в театре не бывает. Лет тридцать назад иному спектаклю порой удавалось незаметно прокрасться по глубинке и внезапно вспыхнуть в Нью-Йорке. Но сегодня у «Верайети» всюду есть шпионы и шансы даже самой скромненькой постановки взвешиваются неделя за неделей. Ослепительный свет, направленный на трон, – слабое мерцание в сравнении с прожекторами, освещающими каждую новую театральную постановку.

Любому опытному завсегдатаю Бродвея сказали бы все такие заголовки:

«ЖЕРТВА» СОБРАЛА 15 000 ДОЛЛАРОВ В ОЛБАНИ»

«ЖЕРТВА» ПРОШЛА НА УРА В ВУСТЕРЕ»

«СЕНСАЦИОННЫЙ СБОР В ПРОВИДЕНСЕ – 20 000 ДОЛЛАРОВ!»

Распространился слух, что если триумфы в провинции не обернутся провалом, то в требовательной столице успех спектаклю обеспечен. Так и оказалось. Несомненный, бесспорный, безусловный, как написал бы мистер Роджет в своем «Тезаурусе». Спектакль стал оглушительной сенсацией.

Катился потихоньку день. Раздавались телефонные звонки, двое посетителей попросили о встрече с мистером Фиппсом, и Динти пообещала, что сообщит об их визитах боссу, когда он появится. Наконец вошел Простак, потрясенный, словно он увидел призрака.

– Приветствую тебя, королева души моей, – взволнованно произнес он.

– Привет и тебе, маэстро, – вежливо ответила Динти.

– Послушай-ка, – спросил Простак, – ты шла сюда мимо театра?

– Да, конечно.

– У кассы что, правда очередь?

– Да, истинная правда. И предлиннющая. И у всех в потном кулачке зажаты четыре фунта восемьдесят шиллингов, благослови их Господь.

Простак испустил глубокий вздох. Если Динти тоже это видела, значит, ему не померещилось.

– Я едва поверил глазам. Вроде бы вижу очередь, но меня не оставляло чувство, что это всего лишь дивный сон. Тебе не показалось, что все в ней красавцы как на подбор?

– Да, прекрасные ребята.

– Соль земли. Прямо не представляю, где еще можно найти лучшие образчики человечества, чем в очереди на шоу, в которое ты всадил кучу денег. Вот где прекраснейшие женщины и храбрейшие мужчины. О, Динти!

Простак распрямился, словно с плеч у него упал груз. За прошедший месяц выпадали дни, когда сомнения одолевали его и он поддавался унынию, особенно когда партнер его Оскар Фричи страдал от приступов трусости. Колеблющийся, сомневающийся, легко впадающий в меланхолию, Фричи был из тех людей, с которыми отлично бы поладил Гамлет. Скажите ему, что в театре аншлаг, и он спросит: «Кто же тогда придет завтра?» – что, бесспорно, вгонит в тоску самого жизнерадостного оптимиста.

Но теперь, когда на Бродвее приняли спектакль восторженно; теперь, когда восемь критиков из девяти дали самые лестные отзывы (девятый тоже дал не совсем уж плохой); когда длинные очереди очаровательнейших и умнейших зрителей выстраиваются в кассу, горя желанием всучить свои денежки самодержцу за окошком, Простак расцвел точно прекрасный цветок. Глаза его сияли. Волосы цвета сливочного масла блестели, как никогда. Он держался живо и весело и даже, кажется, стал выше ростом дюйма на три. С видом рыцаря, вернувшегося к своей даме из успешного Крестового похода, он крепко обнял Динти, нежно расцеловал поднятое к нему личико и заверил ее, что из всех девушек на свете она – самая прекрасная!

– Я люблю тебя, Динти.

– Не так сильно, как я тебя.

– Нет, гораздо сильнее.

– Такое невозможно. Ладно, давай не ссориться. Правда, чудесно, Простак, что так все обернулось? Ты понимаешь, что мы станем богатыми?

– Купаться в деньгах будем.

– Переедем жить на Парк-авеню.

– С дворецким.

– С двумя. И купим шикарную машину.

– Несколько шикарных машин. А как насчет яхты?

– Интересно, осилим мы «Куин Мэри»? [11]

11

Океанский лайнер, названный в честь королевы Марии (1867–1953), жены Генриха V (1865–1936), правил с 1910.

– Мы очень-очень постараемся. А теперь перейдем к тому, как превратить тебя в миссис С. Фотерингей-Фиппс. Какая будет процедура? Выдай мне информацию из первых рук. Послушай-ка, – вдруг встревожился Простак, – надеюсь, ты не хочешь венчания со всякими разными прибамбасами? Как там говорил Поттер… с епископом, с помощником священника, с подружками невесты, с хором мальчиков, дьячками и церковными сторожами, могильщиками и всякими пришельцами?

– Конечно, нет. Я хочу, чтобы мы обвенчались в Маленькой Церкви за Углом.

– А где это?

– На Двадцать девятой улице.

– Местечко спокойное?

– Там будем только мы.

– Ну и священник, само собой.

– Да уж, без него никак не обойтись.

– Ладно, священник пусть будет. И может, парочка свидетелей?

– Да, наверное.

– И все?

– Да, все.

– Тогда вперед, в Маленькую Церковь! Двинулись! Беру свою шляпу – и вперед!

Динти окинула его материнским взглядом.

– Бедный мой мальчик, впопыхах это не делается. Ты должен взять лицензию.