Неприметный холостяк; Переплет; Простак в стране чудес

Чуть отодвинув штору, она осторожно выглянула. Незваная гостья стояла совсем близко, и ее можно было прекрасно разглядеть даже и при неверном свете. То, что Фанни увидела, убедило ее. С хорошими вестями она вернулась к своему встревоженному мужу.

– Никакая она не сыщица! Сыщиков я за милю чую!

– Тогда кто же?

– Вот сам ее и спроси. Пойди отвлеки ее, а я улизну из дома. Как закончишь с ней, сразу и встретимся где-нибудь. Стыд и позор, конечно, что пропадет такой вкусный ужин, но зато сходим в ресторан. Знаешь, буду ждать тебя у «Астора».

– Если это не сыщица, так чего бы нам не остаться дома?

– Ты же не хочешь, чтоб люди знали, что я тут? Предположим, прослышит твой хозяин…

– И то правда. Тогда ладно, жди меня у «Астора». Хотя чересчур уж шикарное местечко…

– Сегодня наш свадебный вечер. Да или нет? Разве тебе не хочется отпраздновать в шикарном местечке?

– Ты права.

– Я всегда права. – Фанни ласково ущипнула мужа за щеку. – Это первое, что ты должен накрепко запомнить.

Вернувшись в гостиную, Муллет снова включил свет. Дух его укрепился. Несколько нагловато он открыл стеклянную дверь.

– Итак, насчет чего вы спрашивали, мадам?

– Что вы себе позволяете? – накинулась на него миссис Уоддингтон. – Захлопываете дверь у меня перед носом!

– Дела на кухне были, мадам. Могу я вам чем помочь?

– Да! Я желаю знать, что за молодая женщина находится в квартире!

– В квартире, мадам, нет никаких женщин.

Миссис Уоддингтон почувствовала, что за дело она взялась не с того конца. Рука ее нырнула в сумку.

– Вот вам десять долларов.

– Премного благодарен, мадам.

– Хочу задать вам несколько вопросов.

– Пожалуйста, мадам.

– И отблагодарю еще, если ответите правдиво. Сколько вы уже на службе у мистера Финча?

– Около двух месяцев, мадам.

– И что вы думаете о его нравственности?

– Его нравственность – выше всяких похвал, мадам.

– Чушь! Не старайтесь меня обмануть. За время вашей службы вы частенько впускали в квартиру девушек? Так?

– Только натурщиц, мадам.

– Натурщиц!

– Мистер Финч – художник, мадам.

– Это я знаю. – Миссис Уоддингтон содрогнулась. – Итак, вы утверждаете, что образ жизни мистера Финча вполне достойный?

– Да, мадам.

– Тогда, – заявила миссис Уоддингтон, аккуратно вытягивая десятку из его пальцев, – может, вам интересно узнать, но я вам не верю!

– Эй, послушайте! – глубоко задетый, вскричал Муллет. – Вы же сами мне дали десятку!

– А теперь – забрала обратно! – Миссис Уоддингтон спрятала купюру в сумку. – Вы не заслужили денег.

Оскорбленный в лучших чувствах, Муллет захлопнул дверь. Несколько минут он стоял, бурля негодованием, потом, совладав с ним, выключил свет и вышел из квартиры.

Он уже дошел до лестницы, когда услышал, как его окликнули, и, обернувшись, увидел долговязого полисмена, рассматривавшего его с мягким дружелюбием.

– Мистер Муллет? – проговорил полисмен. – Правильно?

– Да! – в замешательстве откликнулся Муллет. Привычки искореняются не вдруг, а ведь времена, когда от одного лишь вида полисмена он дрожал точно осенний лист, миновали совсем недавно.

– Помните меня? Я Гарроуэй. Мы познакомились недели две назад.

– А, конечно! – с облегчением отозвался Муллет. – Вы пишете стихи. Как говорится, стихотворец.

– Очень любезно с вашей стороны, – самодовольно произнес Гарроуэй. – Иду сейчас к мистеру Бимишу с последним моим произведением. Как мир обходится с вами, мистер Муллет?

– Ничего, неплохо. А у вас? Все путем?

– Вполне. Ладно, не буду задерживать вас. Вы, несомненно, спешите по важному поручению.

– Да, верно. Послушайте! – Муллета внезапно осенило. – Вы сейчас на службе?

– В данный момент – нет.

– Но помочь можете?

– Конечно. Я всегда готов – и даже стремлюсь исполнять свои обязанности.

– Понимаете, на нашей крыше как раз сейчас находится одна подозрительная личность. Мне не понравился ее вид.

– Правда? Так-так, интересно…

– Вынюхивает что-то, заглядывает в наши окна. Видимо, на уме у дамочки что-то недоброе. Не могли бы вы пойти туда и выяснить, что ей тут понадобилось?

– Немедленно займусь этим делом.

– Будь я на вашем месте, я бы арестовал ее по подозрению. До свидания.

– Доброй ночи, мистер Муллет.

И Муллет в приподнятом настроении, которое всегда наступает после благого дела, бодро двинулся вниз. А офицер Гарроуэй, помахивая дубинкой, задумчиво стал подниматься вверх, на крышу.

3

Мнимую сыщицу между тем перестала удовлетворять политика бдительного наблюдения. Она не сомневалась, что тень, мелькнувшая на шторе, принадлежит молодой женщине, и инстинкт подсказывал ей – очень скоро в квартире на Вашингтон-сквер начнут бурлить события. Уж конечно, человек, которого она расспрашивала, предупредил эту особу о ее посещении, и теперь та скорее всего уже улизнула. Но девушка вернется. Тут вопрос терпения, только и всего.

Однако с крыши лучше уйти. Крыша – первое место, которое кинется осматривать виновная пара. А найдут крышу пустой, и страхи их улягутся. Самый верный стратегический ход – спуститься вниз и караулить на улице.

Миссис Уоддингтон уже даже сделала шаг к лестничной двери, когда внимание ее привлек легкий скрип и с удивлением она увидела: дверь открывается.

Приотворившись дюймов на шесть, она от порыва ветра захлопнулась снова. Чуть спустя опять раздался скрип, и опять дверь приоткрылась. Очевидно, в страданиях от утраты десяти долларов слуга забыл ее запереть.

Миссис Уоддингтон застыла, подошла на шаг ближе, приоткрыла стеклянную дверь и заглянула в темноту. В комнате было пусто, но миссис Уоддингтон была особой осторожной.

– Эй, уважаемый! – Никто не отозвался. – Я хотела бы с ва-а-ами поговорить… – По-прежнему тихо. Миссис Уоддингтон прибегла к самому жесткому испытанию: – Хочу вернуть вам десятку.

И снова – тихо. Теперь она убедилась, что в комнате действительно никого нет. Переступив порог, она ощупью, по стенке, двинулась в поисках выключателя. И тут до нее сквозь вибрирующую темноту донеслось… нет, донесся…

Запах супа!

Миссис Уоддингтон замерла, будто собака, сделавшая стойку. Хотя, сидя в вестибюле «Ритц-Карлтона» с лордом Ханстэнтоном, она оставалась невосприимчива к благоухающим ароматам, так сильно действовавшим на его светлость, она тоже была живой человек. Давно миновал обычный час ее обеда, а когда речь шла о еде, она была женщиной устоявшихся привычек. Еще на крыше она ощущала слабое томление, а теперь поняла, уже вне всяких сомнений, что голодна, и задрожала с головы до пят. Запах супа взывал к самым глубинам ее существа, будто голос старой любви.