Непрошеный Дар

Мири, поняв, что Гюли ушла в лучший мир, надела свои самые яркие одежды и запела весёлую погребальную песню о тех, кто уходит сам.

Несмотря на то, что за всё время жизни в таборе, Мири не видела ни одних похорон, в её памяти были живы рассказы старой Гюли.

Как известно, "цыганский закон" по традиции передавался из уст в уста: от стариков — к малым детям. По вечерам, сидя у костра старики, покуривая трубки, рассказывали о том, как положено проводить именины, крестины, свадьбы и похороны.

Цыгане искренне верили, что соблюдение всех обрядов обязательно сделает жизнь и живых и мёртвых лучше и счастливее.

Вот и сейчас, даже оставшись в одиночестве Мири знала, что надо делать. В первую очередь она выбрала место для погребения и выкопала могилу. Потом сходила к роднику за чистой ключевой водой для последнего омовения. После выбрала лучшие одежды и приготовила всё, что могло пригодиться Гюли в загробной жизни: маленькую иконку Богородицы, подушку и маленький коврик. К сожалению, больше Мири отдать было нечего — они и так жили с Гюли как бедные церковные мыши в своей лесной избушке.

Будь они в таборе, Бахтало бы распорядился, чтобы Гюли устроили пышные похороны. Положили бы в гроб самые красивые, отделанные камнями иконы и взяли бы для савана новую шелковую постель. Да и гроб был бы вытесан из самой крепкой древесины, который лучшие плотники украсили бы затейливыми резными узорами.

Впрочем Мири не жаловалась на их жизнь, её больше огорчало, что по традиции родственники не имели права нести гроб с усопшим. Но она была одна, не то, что гроб нести, даже сколотить самый простой ящик было некому. Так что не было у Мири возможности сделать Гюли полностью соответствующие цыганскому закону похороны — ни умений, ни денег у лесной знахарки не было. Даже поминальный стол ничем не отличался от их обычных трапез.

Мири было очень грустно, что спокойная смерть, которую табор не видел очень много лет, произошла именно в их мирной избушке, в которой теперь осталась она и её любимец Тото. Она похоронила Гюли под старой сосной и приготовилась жить одна в лесной глуши Цетийских Альп…

*Пхурэ дырлЫно — "дура старая" по-цыгански

Глава 6. Раненый чужак

Когда Вера только узнала новость о предстоящей свадьбе Ростика, она очень надеялась "урвать" неделю каникул. Но дату свадьбы назначили на середину мая, то есть в самый разгар подготовки к годовым контрольным работам. Несмотря на все мольбы, директриса разрешила взять "отгул" только на один учебный день в понедельник.

Так что Вере ничего не оставалось, как брать билет на ночной рейс, который отправляется вечером в пятницу и прибывает в субботу рано утром. Это значило, что она доберётся к бабуле аккурат в день торжественного бракосочетания. И, в прямом, смысле попадёт с корабля на бал. В её случае: из поезда на свадьбу.

Вот так радужная перспектива провести неделю в Крыму, разбилась о действительность.

После занятий в лицее, Вера собирала вещи наспех. Ещё теплилась надежда, что получится поспать в поезде. Но и тут Веру ждал большой "облом".

Шумные соседи по плацкартному вагону всю ночь мешали спать своими затянувшимися до полуночи песнями под гитару и постоянными хлопаньем дверей. Вера понимала, что подвыпившая компания тайком от проводника бегает покурить в тамбур. Хотя громкое шлёпание по вагону и резкие хлопки дверью можно было назвать "тайными" с большим трудом.

Вера бы с удовольствием поехала в купе, но мать, наслушавшись об ужасах, которые могут произойти в купе с юными девушками, считала что в плацкарте безопаснее.

Урвав всего несколько часов сна уже под утро, Вера ощущала себя уставшей и разбитой.

Как и предполагалось, она, приехав к бабуле, попала в самый разгар предсвадебных сборов. Хотелось смыть с себя характерные запахи поезда, которыми старый плацкарт, казалось пропитался насквозь, но… первой заняла душ бабуля. Следом за ней пошёл Ростик, единолично решив, что виновника торжества обязаны пропускать вперёд.

Вере с отцом пришлось долго ждать, пока Ростик, наконец, соизволит освободить оккупированную ванную. А Ростик, как будто назло, тянул время и демонстративно брился, несмотря на нетерпеливые стуки в дверь.

Только через час после приезда Вере наконец, удалось смыть с себя противный липкий запах плацкарта.

Впрочем, радоваться пришлось недолго, потому что Ростик успел занять прихожую, в которой висело самое большое зеркало. Так что Вере пришлось сушить волосы феном в комнате, под ворчание бабули о куче волос, которые ей потом, бедной нужно будет выцарапывать из пушистого ковра на полу.

Из прихожей Ростика "изгоняли" уже втроём: Вера, бабуля и отец. Ростик упирался и кричал, что он ещё не собрался.

Вера "подколола" брата, что он крутится перед зеркалом, как невеста. Он проворчал в ответ что-то нечленораздельное и в очередной раз демонстративно поправил ярко бордовый галстук-бабочку, любуясь на своё отражение. Вера тоже готова была признать, что в своём костюме цвета слоновой кости с бордовыми бабочкой и платком, кокетливо выглядывающим из нагрудного кармана, Ростик действительно хорош. Вере понравилось, что Ростик отошёл от устаревшей традиции военных жениться в парадной форме и выбрал этот светлый костюм. Но… сейчас Вера бесилась из-за медлительности брата и того, что он своими сборами мешает всем остальным домочадцам.

Добавляла перцу в это суетное утро и бабуля. Она металась в ярости из-за того, что Ростик “копошится”, а Вере доставалось “за компанию”.

— Могла бы на день раньше приехать, — ворчала бабуля, — теперь мешаешься под ногами со своим чемоданом. А я между прочим, вчера весь день прибиралась… И надо оно мне было ухайдокиваться так? Вон, смотри, сколько мусора на колёсах чемодана нанесла…

— Не могла я раньше приехать, — пыталась оправдаться Вера, хотя бабуля пропускала её слова мимо ушей

— Вот и скажи на милость, — продолжала ворчать бабуля, — что мне попервой-то делать? Порядок заново после тебя наводить? Или кормить с дороги? А я ещё даже укладку не сделала и платье неглаженое!

— Бабуль, не хочу я ещё кушать, — робро попыталась возразить Вера, хотя знала, что если бабуля что-то собралась делать, остановить её невозможно.

Так случилось и сейчас. С помадой в одной руке, второй рукой бабуля ловко снимала со сковороды яичницу.

— Твоя любимая, с помидорами, — буркнула бабуля и пошла гладить платье, крикнув вдогонку, — жри давай, и не выкаблучивайся мне тут!