Нерушимый 10

Димидко притянул его к себе, дал бокал шампанского.

— Скажи что-нибудь нашим орлам!

Гусак покосился на меня, на тренера и выдал «генеральский» тост:

— Ну что, товарищи, за победу и кузькину мать!

Выпили, закусили. Виктор кивком указал в сторону — отойдем, мол, и я последовал за ним с замирающим сердцем. Больше всего я боялся услышать что-нибудь плохое про Рину и ребенка.

Мы встали возле колонок, откуда лилась умиротворяющая музыка — чтобы не было слышно наш шепот.

— Ты научился этим управлять? — спросил я.

— Всем отделом бьемся, но пока слабо. Иногда видятся события, которые произошли непонятно когда и непонятно в какой стране, но чаще — то, что произойдет с теми, кого я знаю, и то, что увижу собственными глазами. Иногда смотрю глазами других людей. — Виктор передернул плечами. — Хуже всего, что иногда картинка плывет, задний план смазывается, и трудно сказать, что это за место.

Он осекся, опустил голову и поджал губы, отчего стал особенно сильно похожим на Витаутыча.

— Что Мику взяли — правильно.

— Ты ведь не это хотел сказать.

— И это тоже, но…

— Что-то с Риной?

— Что-то будет, да, но решится благополучно. С тобой, Саня. — Он вскинул голову, заглянул мне в глаза, покачал головой. — Ну вот, предупрежу — ты все равно ведь попрешься туда, на этот долбанный чемпионат!

— И что там? — В груди смерзлось дурное предчувствие.

— Я видел твою смерть. Видел глазами человека, который тебя убьет. Видение было один раз. Непонятно, кто это, непонятно, где происходит дело. Много людей, картинка плывет. Все смеются. Твоя голова в прицеле… Я не вижу лица, только затылок, но убийца знает, что это ты. Выстрел. Все.

Я сглотнул вязкую слюну. Захотелось обо что-то опереться.

— Какова вероятность, что все будет именно так?

— Я очень надеюсь, что будущее можно менять, но обычно все видения сбывались. Пожалуйста, любыми средствами не езжай туда. У тебя жена и ребенок, ты нужен нам!

— И в какой стране это случится, тоже непонятно? — спросил я.

Он помотал головой.

— Может, не на чемпионате мира, а вообще в Европе? — отказывался верить его словам я. — И с чего ты взял, что это чемпионат? Это произошло на футбольном поле?

— Есть вещи, которые ты просто знаешь, — сказал Виктор. — Тебя убьют в толпе людей.

Витьком его называть больше не поворачивался язык, он будто бы прибавил лет десять, его взгляд стал тяжелым и неподвижным.

— Я скажу Витаутычу, он передаст выше, усилят охрану, — пробормотал я. — Ты уже озвучил проблему, реальность может измениться, так ведь?

Гусак пожал плечами.

Музыка стихла, и на небольшую сцену начали выходить музыканты, целый оркестр. К нам подбежал Левашов, утащил Виктора, но он больше не был нужен как источник информации, потому что не знал детали.

И что мне делать с этим знанием? Послушать Виктора и отказаться от участия в чемпионате? Блин, это все равно, что от жизни своей отказаться! Поехать и оставить жену без мужа, а будущего ребенка без отца?

Но главное, если решу не ехать, позволят ли одаренные мне не покидать страну? У меня ведь перед ними тоже обязательства.

Глава 4 Мечта или… мечта?

Мы сидели в отдельной кабинке ресторана, пока «титаны» веселились в зале. Лев Витаутыч, которого я вызвал на разговор, смотрел на меня пристально и потирал подбородок.

Ранее я поведал о видении Гусака, и Тирликас переваривал информацию.

— Рина беременная, — нарушил молчание я. — Мне не хотелось бы, чтобы мой ребенок рос без отца.

— Я знаю, — кивнул Тирликас. — Хм, все-таки он сказал тебе.

Его слова меня взбесили. Они планировали это от меня скрыть? Скрипнув зубами, я проговорил как можно спокойнее:

— Понимаю, что я всего лишь расходник, но…

Тирликас вскинул голову, посмотрел мне в глаза.

— Расходник — ха! — не сдержал эмоций Витаутыч. — Ты решил не ехать? Это твое право. Что ж, ты слишком ценен, чтобы рисковать тобой, никто тебя на буксире туда не потащит. Можешь вообще отказаться выезжать за границу.

Он отвернулся, устремив взор вдаль и продолжил:

— Я понимаю, Саша, что ты чувствуешь. Решение за тобой. Нет значит нет. Просто знай, что будущее меняется. Узнав о предсказании Гусака… К слову, его прогнозы сырые, ни одно предсказание не сбылось на сто процентов. Так вот, узнав об этом, мы удвоим… Нет, утроим охрану и будем предельно осторожными.

Воцарилось молчание, я покрутил в руках глушилку, стоявшую на столе, и поставил ее на место. Кому суждено разбиться, тот не утонет. А мне — что суждено? Я мечтал помочь Советскому Союзу победить на чемпионате мира. Если не победить, так хоть в четвертьфинал выйти — уже радость будет! Такова была моя цель.

Потом выяснилось, что я — сверхценный человек-вай-фай, который пробуждает в светлых юношах и девушках скрытые таланты.

Что же получилось в реальности? На чемпионат мира я все-таки еду, но как болванка, сидящая на скамейке. Потому что феерить будет Акинфеев, и он же станет надеждой и опорой отечественного футбола. Выпустят ли меня на раму? Вопрос. В Англии — выпустили, как будет сейчас — непонятно. Выходит, я буду рисковать жизнью непонятно за что. Точнее, понятно: за то, что в мои планы изначально не входило.

Я представил, что окажусь от мечты и останусь дома. Скажу Рине: так, мол, и так, предупредили о возможном покушении, так что сижу дома, дрожу от каждого пука, ем борщи и отращиваю пузо.

С таким раскладом и в Европу мне нельзя! Потому что Гусак не знает, где будет покушение: в Америке или в Европе. На воротах отдуваться придется Васенцову, и шансы «Титана» стремятся к нулю, а родная команда мне куда дороже национальной сборной. А если буду участвовать только в Лиге Европы, риск такой же! Меня с таким же успехом могут прихлопнуть и там.

Не ехать в Европу я не могу. Значит, бессмысленно игнорировать чемпионат мира.

Вроде как все логично: нужно делать то, ради чего я пришел в этот мир. Но это будет предательством по отношению к Рине. Если промолчу сейчас, получится, что я променял семью на карьеру. Но если скажу и облегчу совесть…

Жена, конечно же, погонит меня на чемпионат. Но уже не как на игру будет провожать, а как на войну, и, пока я там, будет в напряжении, что в ее положении вредно. Как ни старайся, не получится быть с ней честным — для ее же блага.