Несгибаемый

— В Эдинбурге.

— Чем он занимается?

— Он… его отец владелец крупного банка «Эрскинз».

— Который спонсирует наше правительство?

Боже, неужели он знал Клиффорда? Но это казалось таким невероятным, что Клэр тут же отмела эту мысль. Эрик мог знать о банке отца Клиффорда только потому, что сам имел непосредственное отношение к правительству Англии. Но никак не мог знать Клиффорда лично.

— Д-да.

Лицо его потемнело. Клэр видела, что он не так уж бесстрастен к происходящему, каким пытался казаться. Когда он опустил голову, она успела заметить тень, пробежавшую по его лицу. Пусть он делал вид, будто совершенно спокоен, говоря о таких вещах, но Эрик начал разговор, который давался ему с трудом.

И это стало очевидно, когда он поднял голову, и, глядя на нее с еще большей решимостью, заговорил почти стальным тоном.

Сказал то, что потрясло ее до глубины души.

— Вероятно, вы считаете меня настоящим монстром после того, что я сделал. Я не стану убеждать вас в обратном, но не позволю считать, будто мне не было дела до вашего сердца. Я считал, что оно свободно, когда встретил вас. Я… — Его голос оборвался, но это был единственный раз, когда появился хоть какой-то намек на эмоцию. — Я долго думал и пришел к единственному решению. Мы не можем жить так и дальше, поэтому… Я вижу лишь один выход из ситуации.

Клэр ошеломленно смотрела на него.

— Что… О чем вы говорите?

На его лице не дрогнул ни один мускул, когда он ответил:

— Я отвезу вас к вашему… к тому, кого вы любите всем своим сердцем, и если он примет вас, если позаботиться о вас, я дам вам развод.

Какое-то время Клэр не могла пошевелиться, как громом поражённая. Она смотрела на человека, который был ее мужем, имел над ней безграничную власть.

И который говорил о таких немыслимых вещах.

— Что?

Бесстрастное выражение его лица внушало какой-то необъяснимый ужас, ведь человек, пощадивший ее ночью, должен был хоть что-то испытывать, говоря о подобных вещах. И лишь резко обозначившийся желвак на его бледной щеке стал свидетельством того, что он не такой уж и бесчувственный.

— Мы выедем завтра утром. Поедем в моем экипаже, и, учитывая нынешнюю нестабильную ситуацию в стране, не будем пользоваться железной дорогой, потому что это небезопасно. Возьмите с собой только необходимое. Если все пройдет хорошо, я потом… потом отправлю вам всё остальное. Ровно в семь мы отбываем в Шотландию.

Повисла тишина, которую на этот раз даже тиканье напольных часов не посмело нарушить.

— Вы шутите? — обретая дар речи, заговорила Клэр. — Это шутка такая?

Серо-голубые глаза на этот раз опасно сузились.

— Я похож на человека, который шутит?

Клэр почувствовала головокружение и невольно прислонилась к столу, чтобы не упасть. С нее было достаточно потрясений, с нее было достаточно того, как безжалостно расправляются с ее жизнью.

— Вам недостаточно того, что вы сделали, теперь вы собираетесь унизить меня подобными заявлениями?

Он вдруг с угрожающим видом шагнул к ней.

— Я никогда не собирался унизить вас! Пора бы вам это уже понять!

Удивительно, но его вывело из себя не ее отказ от брака с ним и отрицание их брачной ночи, но ее предположение о его бесчестных намерениях по отношению к ней. И все же она не могла понять, чего он добивается. Как человек, позаботившись о том, чтобы нанять ее личную горничную, мог пожелать теперь всерьез заговорить о разводе?

— Зачем… почему вы это делаете? С какой стати отдавать меня другому после того, как с таким упорством добивались того, чтобы я стала вашей женой?

Он дышал тяжело, его широкие плечи напряглись так, будто он едва сдерживался.

— Мы выезжаем завтра утром, в семь.

— Но это… Развод! — Клэр никогда бы не подумала, что когда-нибудь произнесет это слово вслух. — Это ведь удар по репутации. Это отразится на наших семьях, на наших сестрах. Агата, Розалин, Рейчел — их будущее будет погублено, они не заслуживают… Что скажут ваши родные?

— Меня не волнует мнение других.

Клэр внезапно ощутила невероятную слабость во всем теле.

— Эрик, вы ведь не можете…

— Мы не возьмем слуг, — резко оборвал он ее, сделав шаг назад. — Никто не должен знать, куда мы едем. Это единственное мое условие. А теперь я должен уйти на какое-то время, но вернусь вечером. Не забудьте, ровно в семь утра мы уезжаем. Будьте готовы.

Сказав свое последнее слово, он развернулся и вышел из столовой, а Клэр продолжала тупо смотреть на дверь, за которой скрылся ее муж. Который, действительно, собирался сделать то, о чем только что сказал.

Который собирался вернуть ее Клиффорду и дать ей развод, если тот примет ее.

Боже, она вышла замуж за сумасшедшего!

Глава 7

Он действительно был сумасшедшим. Иначе это никак нельзя было объяснить. Объяснить то, что он намеревался сделать.

На улице было темно и безлюдно. Изредка раздавались приглушенные голоса жителей города, которые спешили укрыться в своих теплых домах. Погасили даже уличные фонари. Мощный ветер сгибал кроны деревьев с такой безжалостностью, будто стремился сломать их и подчинить своей великой силе. Ветер гулял по миру, стремясь подчинить все, что попадалось ему на пути.

Однажды Эрик решил, что так же может подчинить любую силу. Но не из жестоких побуждений, а лишь для того, чтобы изменить мир к лучшему, привести его к процветанию, к тому, что люди на самом деле заслуживали… В итоге эта сила подчинила и чуть было не раздавила его самого.

Сидя на ступенях дома своего отца и обхватив голову руками, Эрик закрыл глаза и пытался дышать.

Пытался смириться с тем, что собирался сделать. Безумный поступок настоящего безумца, как бросил ему вслед отец, когда Эрик выходил из его кабинета. Но он не понимал. И никто не поймёт, а Эрик не собирался никому ничего объяснять.

Даже Клэр.

Потому что сам не мог понять, как одна единственная мелодия могла перевернуть жизнь. Перевернуть до неузнаваемости. Перевернуть после всего, через что ему пришлось пройти.

Лунная соната.

На одно короткое мгновение замерли все звуки во вселенной. Не осталось ничего кроме мелодии, боль и обреченность которой были настолько похожи на его собственные, что невозможно было пошевелиться.

Эрик сидел тогда в кресле в дальнем углу музыкальной комнаты своего отца и слушал звуки, которые переворачивали его мир. Его сердце.

Он не должен был приходить туда. Особенно после своего возвращения. Месяц он прожил во мраке собственного дома. Глухая стена мрака, окутавшая его жизнь, не могла впустить туда ничего. Ничего, что могло бы дойти до него. Стена была такой толстой, что даже звуки не смогли бы проникнуть сквозь нее.

А Лунная соната смогла.

Причем с такой головокружительной легкостью, что даже сейчас Эрик не мог понять, когда точно это произошло. Как это возможно? Как невинной мелодии удалось сотворить с ним такое?