Несокрушимо

— А почему ты никогда не выкладываешь фото без макияжа?

— А ты выкладывала?

Я уставилась на неё, раздражённая её острым умом и вызывающим тоном.

— Ты все очень усложняешь.

— Ну так накажи меня.

Я выпрямилась.

— Я не хочу просто наказать тебя, Уитни. Я хочу разобраться, поэтому, пожалуйста, уменьши свой тон. Я понимаю, что ты злишься на отца и, может, на меня, и я пытаюсь понять: это твой способ бунтовать против нас, или ты просто девочка, которая обожает косметику? Давай, помоги мне разобраться.

— Извини, — сказала она, но закатила глаза.

Я глубоко вдохнула.

— Послушай, я понимаю желание чувствовать себя красивой. Какая женщина этого не хочет? И я помню, каково это — быть тринадцатилетней и чувствовать себя неуверенной. А ещё ко всему добавилась вся драма последних месяцев… Я бы тоже захотела иногда притвориться другой.

Она молчала какое-то время.

— Значит, я могу оставить аккаунт?

Я смотрела на свою дочь, стараясь реагировать не из страха, а с любовью и пониманием.

— Пока ты используешь эти фотографии, чтобы сказать что-то о себе, а не… — я подбирала слова, — не доказывать что-то кому-то или даже себе, думаю, ты можешь оставить аккаунт.

Она позволила себе легкую улыбку.

— Спасибо.

— Но я буду подписана на тебя.

Улыбка исчезла, и она закатила глаза.

— И ты должна держать аккаунт закрытым и никогда, слышишь, никогда не отвечать на сообщения от людей, которых ты не знаешь. Чтобы следить за этим, мне понадобятся твои данные для входа.

На её лице появилась гримаса.

— Может, я вообще не хочу больше этот аккаунт.

— Это тоже нормально, — сказала я. — А теперь иди сюда.

Неохотно она подошла и села рядом на кровать. Я обняла её.

— Ты знаешь, что я тебя люблю и хочу, чтобы ты была счастлива и в безопасности.

Она промолчала.

— Есть что-то ещё, о чём ты хочешь поговорить?

Она не сразу ответила. Но потом.

— А Генри теперь твой парень или как?

Я напряглась, но постаралась, чтобы она этого не заметила.

— Конечно, нет. Мы просто друзья. Почему ты спрашиваешь?

Она пожала плечами.

— Он часто бывает здесь, с тех пор как мы вернулись. Я вижу, как вы всё время разговариваете.

— Ах вот оно что. Ну, он здесь уже много лет. Ты, наверное, просто не замечала. — Я сделала паузу. — Мы просто узнаём друг друга получше, вот и всё. У нас много общего.

— Я не знала, что у него была жена. — Она играла с ниткой, торчащей из покрывала. — Он изменял ей, как папа изменял тебе?

— Нет! Их развод совсем не похож на наш с папой. Они просто… — я замялась, — отдалились друг от друга.

— Когда это было?

— Думаю, в начале этого года.

Она задумалась.

— Значит, ты не встречаешься с ним?

— Нет, Уитни. Я не встречаюсь с ним. Мы просто друзья.

В глубине души я слышала свои же слова, повисшие в воздухе: Ты солгала мне. Ты скрыла это от меня. Хотелось бы, чтобы ты просто пришла и честно рассказала.

Но я ведь не лгала ей, правда? Я не встречаюсь с Генри. Встречаться — это ходить вместе в кино, рестораны или на концерты. Мы с Генри держались коридоров, ванн и подвалов. Это точно не свидания. Это было чем-то другим: двое людей, помогающих друг другу пережить трудные времена, делая жизнь немного менее одинокой и подтверждая, что их самые глубокие комплексы — это не истина.

Но когда я обняла Уитни на ночь и вышла из её комнаты, у меня в животе начал завязываться узел.

Этот узел продолжал затягиваться, становясь всё сложнее, пока я загружала кружки в посудомоечную машину, говорила спокойной ночи родителям и отправляла Китона спать. Когда он надел пижаму и почистил зубы, я выключила свет в его комнате и села на край его кровати.

— Тебе понравился сегодняшний вечер? — спросила я, убирая волосы с его лица.

— Да. Мистер ДеСантис крутой. Я правда смогу пойти в его боксерский зал?

— Конечно. — Я взглянула на тумбочку, которую на днях опустошила, ничего не сказав Китону. Если я открою её сейчас, что я там найду? — Думаю, физическая активность пойдёт тебе на пользу. Особенно после праздников. Мы все едим слишком много сладкого.

Он ничего не ответил. Я заставила себя быть храброй.

— Это было очень тяжело, правда? Первое Рождество без папы. Всё кажется странным.

— Да.

— Знаешь, иногда, когда нам тяжело или странно, мы делаем что-то, чтобы почувствовать себя лучше. Например, едим печенье или чипсы. Но это не помогает, потому что нельзя… съесть свои плохие чувства.

— Ты так делаешь? Ешь, когда тебе плохо?

— Иногда.

— Например, когда?

— Когда мне грустно.

Он замолчал.

— Я так делаю, когда злюсь на папу.

Облегчение от того, что он наконец это сказал, наполнило меня. Я глубоко вздохнула и продолжила гладить его волосы.

— Я понимаю.

— Но это не помогает.

У меня перехватило горло, и я с трудом сглотнула.

— Нет, не помогает, правда? Но знаешь что?

— Что?

— Думаю, бокс поможет. А когда ты начнёшь ходить в школу, новые друзья тоже помогут. И мне точно понадобится твоя помощь, чтобы выбрать дом.

— И собаку? — спросил он с надеждой.

Я хмыкнула, чувствуя, как слёзы подступают к глазам, но улыбнулась.

— Может быть, собаку. Посмотрим, ладно?

— Ладно.

— А знаешь, что ещё может помочь?

— Что?

— Разговаривать с кем-то о том, что ты чувствуешь. Тётя Фрэнни дала мне номер консультанта, и я запишу тебя и твою сестру после того, как мы вернёмся с лыж.

— Ладно.

Я наклонилась и поцеловала его в макушку.

— Увидимся утром.

— Спокойной ночи.

В своей комнате я закрыла дверь и рухнула лицом вниз на кровать. Мне хотелось верить, что я заработала сегодня хотя бы четвёрку с плюсом как родитель. Но я чувствовала себя отвратительно за то, что так нагло солгала Уитни. Я прекрасно понимала её страхи.

Но быть с Генри — это была единственная вещь, которую я делала для себя. Разве я не заслужила начать новый год с чем-то, что меня радует? С маленькой надеждой, что, возможно, мне больше не придётся постоянно чувствовать себя такой чёртовски одинокой?