Несокрушимо

Примерно через десять минут он поставил кружку обратно на поднос и встал.

— Мне правда пора возвращаться. Спасибо ещё раз за ужин.

Я тоже поднялась и отставила кружку.

— Я провожу тебя.

— Это не обязательно, — сказал он.

— Спокойной ночи, Генри, — крикнула моя мама с дивана. Мой отец и Эйприл махнули ему рукой.

— Спокойной ночи, — ответил Генри, обведя всех взглядом. — Увидимся завтра.

Несмотря на его слова, я последовала за ним в прихожую, где мы в тишине начали надевать зимнюю одежду. Один раз наши взгляды встретились, и он покачал головой, словно говоря, что я безнадёжна. Как только мы вышли на улицу, он резко свернул за угол дома и обнял меня, прижимая губы к моим в полумраке. В этом поцелуе смешались облегчение и желание — я немного волновалась, что семейная обстановка сделала его слишком осторожным, что он решил, будто всё это слишком рискованно для его работы, и я того не стою.

Его поцелуй на вкус был, как шоколад, а пах он кожей, зимой и, возможно, немного дубовыми бочками из погреба. Мы стояли почти по колено в снегу, но я бы с радостью избавилась от всей одежды за секунду, лишь бы почувствовать его кожу на своей. Зимние куртки мешали, перчатки раздражали — мы никак не могли приблизиться настолько, чтобы утолить жгучее желание.

— Чёрт, — пробормотал он у моих губ. — Я весь вечер уговаривал себя не делать этого.

— Почему? — спросила я.

— Потому что это неправильно. Твоя семья в двух шагах отсюда. Твой отец — мой босс. А твоя дочь уже что-то подозревает.

— Ты так думаешь?

— Ты слышала, как она задавала мне вопросы? А за столом она точно косилась на меня.

— Ей тринадцать. У неё всегда такое лицо.

— Всё равно, — он взял моё лицо в ладони. — Нам нужно быть осторожными, Сильвия.

— Эйприл знает, — призналась я. — И Фрэнни. А ещё, возможно, догадалась Хлоя.

— Понял, — произнёс он медленно, словно обдумывая услышанное.

— Я не хотела нарушить твоё доверие, — быстро сказала я, — просто я была так взволнована, что не могла никому не рассказать. С Фрэнни я поделилась случайно, но заставила её пообещать, что она ничего не скажет Маку.

— А как узнала Эйприл…

— Она просто догадалась, увидев нас сегодня вечером. А Хлоя, наверное, поняла после того, как поработала с нами.

Он замолчал, его челюсть напряглась.

— Ты злишься? — спросила я. — Прости. Я знаю, мы договаривались не афишировать это.

Он покачал головой.

— Я не злюсь, Сильвия. Просто не хочу, чтобы твоя семья думала, что я тобой пользуюсь.

— Они так не думают, — возразила я. — Мои сёстры рады за меня. Они знают, что я не ребёнок, Генри. Я могу постоять за себя. Это я пришла к тебе, помнишь?

— Но ты сама сказала, что сейчас уязвима. И со стороны это может выглядеть странно.

— Послушай меня, — я положила руки ему на грудь. — Я знаю, что говорила. Но быть с тобой помогает мне становиться сильнее. Это делает меня счастливой. Разве это не только наше дело?

Он выдохнул.

— Хотелось бы так думать. Я рад, что твои сёстры счастливы за тебя, но как насчёт твоих детей? Мне не нравится мысль о том, что нужно лгать им. Я плохо умею притворяться, будто чувствую одно, когда на самом деле чувствую другое. Я бы хотел… чёрт. Я даже не знаю, чего хочу. — Он обнял меня крепче и прижал подбородок к моей макушке. — Я бы хотел, чтобы мы встретились раньше. Или позже. Чтобы всё было по-другому.

— Я знаю, — прижавшись к его груди щекой, прошептала я. — Наше время кажется неправильным, да?

— Это единственное, что кажется неправильным.

Мы ещё минуту стояли молча, пока я не начала дрожать.

— Иди в дом, — сказал он с ласковой грубостью. — Здесь холодно.

Я отстранилась и посмотрела на него.

— Мне жаль, что так вышло.

— Не извиняйся. Это не твоя вина.

— Но я заставила тебя прийти сегодня, и тебе было некомфортно.

Он не стал отрицать.

— Может, нам стоит видеться только наедине.

Я почти рассмеялась.

— Уединение — роскошь, которой не хватает, когда ты мать-одиночка, живущая с двумя детьми и родителями.

— Да. Но, по крайней мере, у тебя есть они. А семья — это самое важное, — сказал он, погладив мои руки и быстро поцеловав в губы. — Увидимся завтра.

Когда я вошла в дом, я заставила себя подняться наверх и постучать в дверь Уитни. Я не могла больше откладывать этот разговор, как бы сильно мне ни не хотелось его начинать. Генри был прав — семья важнее всего, а моим детям нужен родитель, который держит голову прямо. Или хотя бы почти прямо.

— Да? — позвала Уитни, её голос звучал приглушённо.

— Можно войти?

— Думаю, да. — Она открыла дверь через мгновение. — Что?

— Нам нужно поговорить. — Я зашла в комнату и закрыла дверь за собой.

— О чём?

Я села на край её кровати и посмотрела на её глаза, густо подведённые тенями, нарисованные брови и ярко-розовые губы. Под всем этим макияжем я видела лицо своей девочки, моего ребёнка, и сердце сжалось от боли.

— Об Инстаграме.

По её реакции я поняла, что она сразу догадалась, о чём я. Она скрестила руки на груди, выпятила подбородок.

— Ну и что?

— Я видела твой профиль.

— Забери мой телефон. Ты ведь за этим пришла, да?

Я вздохнула, опершись на руки сзади.

— Я не знаю, Уит. Мне кажется, это не решит настоящую проблему.

— А в чём настоящая проблема?

— В том, что ты солгала мне. Ты скрыла это от меня. Мне бы хотелось, чтобы ты просто пришла и честно рассказала.

— Зачем? Ты бы всё равно сказала «нет». Ты всегда говоришь «нет», когда я спрашиваю про это. Ты даже не слушаешь мои доводы.

Я задумалась. А вдруг это правда? Давала ли я ей шанс объясниться, или всегда отказывала, потому что не доверяю миру, в котором должна жить моя дочь? Это было успехом в воспитании или провалом, потому что я ничему не учу её о жизни? Я защищала её… или себя?

— У тебя ведь тоже был аккаунт, — напомнила она мне. — Ты постоянно постила что-то.

— Да, но я — взрослая, — напомнила я ей. — И я перестала выкладывать что-либо, потому что поняла, насколько это всё фальшиво. Это делало меня несчастной.

— А меня это делает счастливой, — упёрлась она. — Я создаю версию себя, которая мне нравится больше, чем настоящая.

— Вот в этом-то и проблема, — ответила я, внезапно осознав, что годами делала то же самое, что и она. Создавала публичную версию себя с историей про «я такая счастливая», которая была чистой фикцией. — Зачем это делать, если ты просто притворяешься кем-то другим?

— Я ни в чём не притворяюсь, — резко ответила она. — Это всё равно я. Просто другая. И я не понимаю, в чём проблема. Это всего лишь моё лицо с макияжем.