Нет Адама в раю

– Что за чертовы истории вы им теперь рассказываете - воскликнул он.
– Кого это вы не убивали?

– Дедушку, - спокойно ответила Алана.
– Маминого папу. Его звали Арман.

Этьен отвел дочерей в комнату. Алана стояла рядом с его стулом, но он посадил на колени Лесли. Ребенок весь дрожал.

– Теперь послушайте меня обе, - сказал он.
– Ваш дедушка был очень больным человеком. Он болел долго-долго, а затем пришел Бог и взял его на Небеса. Вот что произошло. Никто не убивал и не пытался убить его. Понятно?

– Но бабушка говорила...
– начала Лесли.

– Никогда не обращай внимания на то, что говорит бабушка, - сказал Этьен.

– Бабушка...
– он почти сказал, что бабушка сумасшедшая, но вовремя удержался, - бабушка только сочиняет истории.

Когда Анжелика вернулась, он был еще в бешенстве.

– Ты бы лучше сделала что-нибудь со своей матерью, - сказал он жене.
– Ты знаешь, какую историю она рассказывала сегодня детям?

Анжелика внимательно выслушала Этьена, а когда он кончил, отвернулась от него.

– Я поговорю с ней, - сказала она, наконец.
– Нельзя допустить, чтобы она такое говорила при девочках.

– Она сумасшедшая, - повторил Этьен.
– Говорю тебе, Анжелика, она совсем сумасшедшая.

– Нет, Этьен. Мама - она как я. У нее слишком много воображения и иногда оно выплескивается наружу. Вот и все. Я поговорю с ней об этом.

Этьен де Монтиньи от природы не имел привычки подслушивать, но в эту ночь он заставил себя стоять у двери спальни Моники, где проходило объяснение между дочерью и матерью.

Голос Анжелики был низким от злости и, хотя Этьен не мог расслышать каждое слово, ему было достаточно того, что он услышал.

– Что это с тобой?
– скаазла Анжелика.
– Ты хочешь, чтобы на наши головы свалилась полиция?

– Моника захныкала.

– В тюрьму захотела?
– спросила Анжелика.
– Или в сумасшедший дом?

Моника только твердила "нет".

– Тогда лучше заткни свой рот по поводу папы, понимаешь? Не смей никому и слова говорить про него. Ни детям, ни Этьену, ни твоей сестре, ни одной живой душе. Понимаешь?

Ответа не было, не было слышно вообще никаких звуков, кроме плача, а затем Этьен услышал звук сильной пощечины.

– Ты меня понимаешь?!
– заорала Анжелика, и ее голос зазвенел.

Опять наступило молчание, другая пощечина, а затем повторяемое "да".

Этьен отошел от двери. Желудок его болезненно сжался. Он пошел в ванную, уверенный, что его вырвет, но ничего не получилось. Он сел на край ванны, онемевший и весь в поту.

После этого Этьен ст

ал наблюдать за Моникой еще пристальней, но она больше не рассказывала историй Алане и Лесли. Она продолжала бормотать себе под нос что-то бессвязное и лишенное смысла. Каждую неделю Анжелика водила мать к доктору, были таблетки и инъекции, и еще больше таблеток, так что временами она становилась спокойной и вполне разумной. Но часто по ночам Этьен слышал, как она рыдает в своей комнате, и Анжелике приходилось бежать к ней, чтобы она очнулась от очередного ночного кошмара.

В конце концов, Этьен, волнуясь за детей, пошел сам проконсультироваться с врачом. Его звали Майлс Гордон, Этьену он никогда не нравился. Доктор Гордон принимал Алану и Лесли и третьего ребенка тоже, их сына, который умер вскоре после рождения. Нет, Этьену совсем не нравился Майлс Гордон, и когда Анжелика спросила почему, Этьен смог назвать только одну причину, в которой был уверен:

– Он еврей, но пытается это скрыть.

– А какое это имеет отношение к чему бы то ни было?
– спросила Анжелика.

– Если человек еврей, он должен вести себя соответственно. Ничего хорошего, если человек стыдится своей религии.

– Боже мой, - сказала Анжелика, с трудом сдерживаясь.
– Посмотрите-ка на этого философа.

– Все равно, - ответил Этьен упрямо.
– Это нехорошо, если еврей посещает протестантскую церковь, ест свинину и все прочее. Это вроде того, как если бы мы ели мясо по пятницам и не ходили к мессе.

– Ты говоришь в точности как твоя мать, - огрызнулась Анжелика.

– По крайней мере моя мать не стыдится себя.

На следующий день во время обеда Этьен пошел в кабинет доктора Гордона.

Майлс Гордон знал, что Этьен терпеть его не может, но из-за Анжелики был с ним всегда безукоризненно вежлив. Доктору Гордону нравилась Анжелика. Очень нравилась.

– Поверьте мне, мистер де Монтиньи, - сказал доктор Гордон, когда Этьен сел у его стола, - у вас абсолютно нет никаких оснований волноваться по поводу вашей тещи.

– Но она все время разговаривает сама с собой, - возразил Этьен.
– Вы скажете, что это обычное явление для женщины?

– Нет, конечно, нет, - успокаивающе сказал доктор, - но беспокоиться здесь не о чем. У миссис Бержерон тяжело проходит менопауза. Но на самом деле она умственно так же здорова, как любой из нас.

Доктор продолжал уверенно улыбаться Этьену, вспоминая, что ему сказала Анжелика.

– Только попробуй упрятать куда-нибудь мою мать, - коротко сказала ему Анжелика, когда впервые привела ее.
– Я вырву у тебя сердце.

– Но, мое дорогое дитя, - сказал доктор, - ее надо поместить в специальную клинику. Я не утверждаю, что она совсем нездорова, но ее нужно периодически помещать в санаторий, пока ей не стало совсем плохо.

– А теперь послушай меня, Майлс, - ответила Анжелика.
– Ливингстон не такой большой город, где люди ни о чем не знают. Если ты думаешь, я допущу, чтобы мои друзья говорили, что у меня мать помешалась, то ты еще более сумасшедший, чем она. Никогда, пока ты жив, дорогой. Подумай об этом. Подумай серьезно и как следует.

– Ты угрожаешь мне, моя любимая?

– Ты чертовски прав, - ответила Анжелика.
– Не забывай, что я знаю про твои тайные делишки.

И теперь, глядя на Этьена, доктор повторял:

– Вы напрасно беспокоитесь по поводу миссис Бержерон. Со временем ей станет лучше. Уверен, что новые таблетки, которые я ей дал на прошлой неделе, очень помогут.

– Что за таблетки?
– с подозрением спросил Этьен.
– Наркотик?

– Конечно, нет, - ответил доктор Гордон, надеясь, что Этьен, никогда не слышал о фенобарбитале.
– В них содержится препарат, который должен помочь ей в этот тяжелый период, вот и все.

– Что это за препарат?

– Специальный витамин, - ответил доктор.
– Особенно помогает при женских заболеваниях. И Этьен, который, как и миллионы других мужчин, испытывал благоговейный страх от слов "женские болезни", поверил Майлсу Гордону.