Нет мне ответа...
Шрифт:
Рассказ этот из нового сборника, который и занял мои последние годы и месяцы. Начиналось с походного рассказа «Медвежья кровь» и вдруг пошло-поехало. Накопилось, видно, всего много в душе и памяти. Из одного рассказа вылез роман небольшой, всего на шесть листов [«Печальный детектив». – Сост.]. Иные рассказы уже печатаются — девятый номер «Нового мира» (седьмой — «Юности», есть набранные, есть уже снятые с полос и возвёрнутые, всё есть. Роман одобрен в «Октябре», ждут для обсуждения и редактуру. И заранее уже ноет и болит сердце,
Сборник будет издавать «Современник», если цензура не срубит его [сборник под общим названием «Жизнь прожить» выйдет в 1986 г. — Сост.]. Два заглавных рассказа так и не написал, отложил на потом, нет сил, полный нервный износ. Работал очень много и нагрузно. Весны не было, лета не было, загнало холодом в избушку, а осень была длинная, сухая, бодрая. Я сносно себя чувствовал и трудился, как в молодые годы. В январе-феврале думаю сдать книгу, и если её не обрежут, не исказят и оставят хотя бы часть того, чего хотел, книга будет заметная на моём, так сказать, заключительном этапе.
В сентябре съездил в Монголию, пронёсся две тысячи километров по пустыне Гоби в период её цветения. Дивное диво! Замечательная поездка. Сейчас собираюсь в Москву для работы, на съезд и затем в ФРГ, пришло частное приглашение от правительства данной республики, а мне для будущей работы поездка сия совершенно необходима.
Какой-то день сегодня! Три раза уже оторвали от письма посетители, закругляюсь. Готовить буду исправленное и дополненное издание «Поклона», написалась новая глава, идёт в первом номере «Сельской молодёжи». Снимется трёхсерийный телефильм «Где-то гремит война», в Малом театре готовят к постановке «Царь-рыбу». Вот и все мои основные дела и новости.
Пути в сторону Смоленска мне нет, а есть путь в Горький и Ленинград во второй половине зимы и весной в Болгарию. Надо отдохнуть. В сентябре похоронили последнего дядю, Кольчу-младшего. Умирал долго и тяжело. Опустел двор, изба, деревня, и вокруг сделалось очень пусто. Осталась одна тётка — Августа. Ну, что ли, всему свой срок...
Поклон всем твоим, обнимаю, Виктор Петрович
3 ноября 1985 г.
(В.Я.Курбатову)
Дорогой Валентин!
Сейчас я тебе не могу написать много. Устал. «Печальный детектив» я отослал в «Октябрь». Приступил к собиранию сборника и просмотрел пять рассказов и отдал их на машинку, ещё четыре на подходе, два — около дела, два — почти черновики, а один — за главный — ещё и не написан, буде уж зимой напишу, сдавши в издательство сборник без него пока. Был и ещё в задумке один рассказ, но такой сложный и тяжёлый, что его писать надо на свежую голову и с запасом сил, которых сейчас у меня почти нет.
Всё ещё много забирают силы и время посторонние дела и суета, ну никак от этого не спасёшься! Был недавно в Иркутске. И у Валентина [Распутина — Сост.] то же самое, пожалуй, что и похуже: дом — в городе, телефон работает, а я всё же в сторонке, и связь с миром аховая. В конце ноября собираюсь в ФРГ на 10 дён, а оттуда уж прямо на съезд. Марья Семёновна тоже едет на съезд, и тоже делегатом. Авось и увидимся где-нибудь, а нет — будем ждать февраля. Приедь пораньше. У нас теперь есть где жить и спать. Перечтёшь всё, что я тут наворокосил, в «отредактированном» виде. А редактируют!.. Мати Божья! Да уж неохота и плакаться на эту тему. Поклон твоим домашним.
Видел ли ты
последнее «Литературное обозрение»? Эвон как тебя хвалют, а попутно и меня. Обнимаю. Виктор Петрович16 ноября 1985 г.
(С.А.Баруздину)
Дорогой Сергей Алексеевич!
Жизнь твоя, как я понял, идёт разнообразно. Подлечившись в больнице, ты без устали делаешь детей, попиваешь коньячок и собираешь библиотеку для Нурека, а журнал редактируешь, пишешь стихи и романы меж этими, главными делами. Завидная активность и разносторонняя направленность. Дай-то бог! Среди всего этого и возраст незаметен, правда?
Осенью я уезжал из деревни в город, хорошо и плодотворно потрудившись в сырую и холодную пору под названием — лето. Перед переездом аннулировал всю стопку писем, лежавшую, как укор, перед моим зрячим оком на столе. Писал письмо и тебе, но в деревне у меня адреса твоего домашнего не было, и я послал письмо на «Дружбу», и, если там нету порядку и письмо потерялось, это уже не моя вина.
А книги, как ты и велел мне однажды, я отправляю прямо в Нурек, зачем им крюк-то делать? Вот вышел и «Поклон» ещё одним изданием — вышлю, а более ничего.
Новые книги делаются долго. Вот заканчиваю сборник рассказов, и из одного рассказа нечаянно получился роман, аж на шесть листов! Сейчас его читают в «Октябре»; до чего дочитаются — не ведаю [речь о романе «Печальный детектив», опубликованном в № 1 журнала «Октябрь» за 1986 г. — Сост.]. А Вам, в «Дружбу», в серёдке зимы я пошлю большой рассказ под названием Ловля пескарей в Грузии», авось и пригодится.
Собираюсь ехать в ФРГ, а потом на съезд, со съезда — к детям в Вологду и, таким образом оторвавшись от стола, немножко отдохну, а то устал до предела.
Вот и все мои новости.
Да! В том письме я повторил мою просьбу, чтоб ты и твои коллеги послали книги в библиотеку моего родного села, она, конечно, не великая стройка Нурек, но всё же нуждается и в Божьем, и человеческом надзоре:
63081 Красноярский край, Дивногорский р-н, п/о Овсянка, библиотека. Кланяюсь Розе. Поцелуй малыша. Твой Виктор Петрович
1986 год
3 января 1986 г.
(адресат не установлен)
Дорогой Анатолий Николаевич!
Я и в самом деле днями уезжаю, желая предварительно закончить работу над новой книгой. Вот сижу и с трепетом жду звонка из Москвы - мой новый маленький роман подозрительно долго задерживается в лито [«Печальный детектив». — Сост.], а телефон дребезжит, да всё не по тому поводу.
Пока я работал на себя, на тумбочке скопилась кипа папок разнообразных, и всё это на один зрячий глаз, а жена уж освирепела, отбортовывает папки обратно, не разворачивая, лишь приписав: «В. П. в отъезде, рукопись возвращается». Однако эти вот прорвались — «по договорённости». И когда уж я их прочитаю? И зачем?
Перед самым отлётом в Москву на съезд перечитал почти всё, вплоть до записок от сумасшедших, а они пишут, и очень много, веруя твёрдо, что они сумасшедшие, знают твёрдо истину! На многие, доступные моему уму, ответил и вот... всякий раз с ужасом смотрю на почту, когда жена заносит мне утром почту — опять бандероли, опять ценные! И ведь знаю, что в них, в этих «ценных», и тупое бессилие охватывает меня, словно с закрученными рукам загнали меня в угол и угрюмо морду чешут!
Вернусь я, если буду здоров. Я и сейчас пишу дрожащими руками — устал, выдохся, нахожусь на пределе — книгу-то на 20 листов изготовил, да в основном из рассказов, а это надо делать многие годы, но будут ли они у меня?..