Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Том 2

«Ответчик» был совсем не похож на «вопросника». Пожилой, с прожелтью в усах, обращавший на себя внимание выправкой, не характерной для гепеушников, ходивших и стоявших раскоряками, державшийся с необидной фамильярностью старшего, он скорее напоминал дореволюционную армейщину, чем питомца ЧЕКА-ОГПУ-НКВД. Он даже, я бы сказал, с сокрушенным видом покачал головой и сказал, как мог бы сказать «ундер» рядовому, которого ему отчего-то жаль:

– Пока еще решения по твоему делу нет.

– Ведь я же год назад подал заявление!

– Да, что-то задержалось… Ты зайди ко мне недельки через две – должно решиться…

Потом выяснилось, что ответ «ундера» я получил после того, как дело мое «решилось». Под этим не крылось желание высшего начальства, а тем более «ундера», еще немножко потомить меня. Просто, как теперь говорят, «не сработала» бюрократическая машина канцелярии НКВД, в которой, как во всякой советской бюрократической машине, вечно что-то «заедает».

Я молил Бога о том, чтобы весть о снятии или неснятии судимости дошла до меня сразу, без дополнительной проволочки.

Тринадцатого мая 41-го года, придя из издательства в московскую квартиру, где жили моя жена и ее родные, я увидел, что на нашей двери висит замок (квартира была коммунальная), а в общей передней на подзеркальнике обнаружил телеграмму из Тарусы. Распечатываю: «Приезжай хорошие вести». Без труда соображаю, что телеграмма – от Софьи Владимировны (Надежда Александровна жила этот месяц в Москве), – бабушка Наталья со всеми моими делами шла к «артиске».

На другой день я в Тарусе. Поднялся в гору. На террасе стоит Софья Владимировна и машет мне какой-то бумагой. Это было письмо из НКВД, которое, когда бабушка его принесла, она распечатала:

Гор. Таруса, улица Шмидта дом 31 гр-ну ЛЮБИМОВУ

Николаю Михайловичу

Тарусское Районное отделение НКВД просит Вас явиться в

Райотделение за получением справки о снятии Вашей судимости.

Секретарь Тарусского РО [69] УНКВД ТО [70]

ЛАЗАРЕВ

Я подивился чуткости Бушуева.

На другое утро он вручил мне документ:

СОЮЗ СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК

69

Районного отделения.

70

Тульской области.

НАРОДНЫЙ КОМИССАРИАТ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ

1-Й СПЕЦОТДЕЛ

26 апреля 1941 г.

№ 9 – 10

Москва, площадь Дзержинского, 2

Телефон: коммутатор НКВД

СПРАВКА

Выдана гр-ну ЛЮБИМОВУ Николаю Михайловичу года рожд. 1912, урож. гор. Москвы, судимому Особ. Совещ. при Колл. ОГПУ от 22 XII 33 г. по ст, 17-58-8 УК РСФСР сроком на 3 года высылки, в том, что он отбыл наказание 20 октября 1936 г, т указанная судимость, вместе со всеми связанными с ней ограничениями, с него снята но постановлению Особого совещания при Народном Комиссариате Внутренних Дел СССР от 12 апреля 1941 года.

Основание: Указ Президиума Верховного Совета

Союза СССР от б апреля 1939 года.

Зам. начальника 1 спецотдела НКВД СССР [71]

Зам. начальника 4 отделения [72]

Треугольная печать

НКВД СССР, Первый специальный отдел.

Когда Бушуев поздравлял меня и на прощанье жал руку» взгляд его выражал непритворное сорадование.

– Теперь можете жить где угодно, хоть в Кремле! – глядя на меня веселыми глазами, пошутил он.

71

Подпись неразборчива.

72

Подпись неразборчива.

«О русский народ!.. Зверь-то ты зверь… Но самый добрый из зверей…» – восклицает в «Двадцатом годе» Шульгин.

Во всяком случае, был добрый.

Крупицы добра я получал то у лубянского коменданта» то у бутырского тюремщика» то у архангельских следователей, то в приемной НКВД.

До моего приезда в Архангельск в тамошнем ПП ОГПУ работал Константин Иванович Коничев. Его, бездомного мальчика-сироту, подобрали чекисты. Он воспитывался в Чека, прошел чекистскую школу, первое время во все слепо верил, сына своего назвал в честь «Железного» – Феликсом. Но по натуре он был человек хороший. Может быть, потому, что он уже тогда пописывал, он особенно покровительствовал ссыльным писателям. В 32-м году из Москвы в Северный край выслали писателя Сергея Маркова. Коничев, видевший его первый раз в жизни, поделился с ним своим хлебным пайком и обнадежил его: пока, мол, поезжай в Мезень, раз тебя туда наладили, но я тебя вызволю. Коничев сдержал свое слово: вскоре Марков перебрался в Архангельск. Вообще Коничев пользовался невыгодной для него репутацией либерала. Наконец он переступил границы дозволенного, и его из Архангельска турнули в столицу Коми-области Сыктывкар (Усть-Сыеольск). В конце концов ему стало невмочь, он вырвался из лап НКВД и с той поры, за исключением военных лет» которые он провел на «холодном», то есть на Северо-Западном фронте [73] , занимался литературной деятельностью. После войны переехал в Ленинград, одно время был директором Лениздата.

73

Его книга очерков так и называется: «На холодном фронте».

Пока он жил в Сыктывкаре, мы с ним изредка переписывались (я был редактором его первой повести «Лесная быль»). Очень редко встречались во время его кратких наездов в Архангельск (я продолжал быть его редактором). Когда же он, в 1936 году отряхнув наркомвнудельский прах от ног своих, перебрался из Сыктывкара в Архангельск, мы виделись с ним почти ежедневно в Северном отделении Союза писателей. Он относился ко мне участливо, давал понять, что верит в мою невиновность, подбадривал меня перед окончанием ссылки.

– Я очень волнуюсь, – говорил я ему.

– Ну что ж, поволнуйся, – с напускной суровостью отвечал он. – Это волнение не вредное. Все перед получением документа об освобождении волнуются: не ты первый, не ты последний.

– Да выдадут ли мне его в срок? Не задержат ли?

– Можешь быть уверен, что не задержат.

Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.

Нашел я чуткость и под грубым обличьем начальника Тарусского районного отделения НКВД.

После войны мне говорили, что Бушуев погиб на фронте.

Если слух этот был ложен и Бушуев еще жив, то да будет безболезненной и мирной жизнь его и кончина, если же убит, то да будет ему земля легка…

Воспоминания о промельках человечности, о прозорах, голубевших в земном аду, – одни из самых плодотворных и живительных моих воспоминаний…

В Москве меня без всякой волокиты прописали постоянно.

Маргарита Николаевна и Татьяна Львовна закатили по сему случаю пир горой.

Пировал на том пиру и Николай Васильевич Зеленин. Виделись мы с ним тогда в последний раз.

Мать и тетку я известил о моей радости телеграммой, а потом поехал к ним.

В Перемышле только и разговору, что о войне… Война с Германией на носу.

Сыновья кое-кого из перемышлян и иногородних крестьян – в армии, на советско-германской границе. Им виднее. Они пишут родителям, что немцы открыто готовятся к войне. Далеко не все письма с подобными сообщениями доходят до адресатов, но достаточно проскочить хотя бы нескольким, чтобы тревожным слухом наполнилась «перемыцкая» земля.