Неверная. Костры Афганистана

– Ешь как птичка, – заметила однажды мама, и я тут же задумался о том, каковы на вкус червяки.

Когда я покончил с яйцами и чашкой сладкого чая, Ахмад подвинул в мою сторону игровую доску и мотнул головой, приглашая присоединиться. Я принял вызов, он расставил шашки и предложил мне начать.

– Ты приехал с Джорджией? – наконец он открыл рот.

– Да, – сказал я и, глупо промахнувшись, не сумел разбить кучку шашек.

Мальчик махнул рукой – пустяки, мол, – и разрешил мне сделать вторую попытку, что говорило о его хорошем воспитании.

– Я тебя видел ночью, – сказал он, пока я прицеливался заново, – ты шпионил за моим отцом.

На этот раз я попал, шашки раскатились по доске, и Ахмад, взяв биток, стал прицеливаться в свою очередь.

– Через холл видел, – сказал он, сделав ход и сразу же загнав одну из своих голубых шашек в дальнее правое отверстие. – Моя спальня как раз напротив твоей.

– А кто твой отец?

– Хаджи Халид Хан. Кто ж еще?

Я посмотрел на него с удивлением. О том, что у Хаджи Хана остались дети от умершей жены, мне было, конечно, известно, но, как сказала Джорджия, они жили с его сестрой, и потому я слегка растерялся, узнав, что один из них сидит напротив.

– Я думал, ты живешь не здесь, – сказал я.

– Ну да, ночую обычно в доме тети. Но шумно там, просто ужас – слишком много женщин, вот в чем беда. Твой ход.

Я взял биток и изловчился подкинуть одну из своих белых шашек поближе к лузе.

– Неплохо, – сказал Ахмад. – Но тебе надо как следует потренироваться.

– Я только вчера начал играть.

– Да, и тебе надо как следует потренироваться.

Ахмад засмеялся, и в этот момент я заметил в нем некоторое сходство с Хаджи Ханом.

– Кажется, твой отец ночью был не в духе, – заметил я, глядя, как Ахмад методично опустошает доску.

– Ну! Ворчал до самого утра.

– Это из-за нас?

– Кого – вас? – Ахмад поднял на меня озадаченный взгляд.

– Меня и Джорджии, – сказал я. – Он сердился, потому что мы приехали без приглашения?

– Да нет, что ты, – Ахмад покачал головой. – Джорджия здесь – всегда желанный гость. Это ее дом, так говорит отец.

– А.

– Ну, если хочешь знать, он ворчал из-за каких-то семейных дел. Но скоро все уладится, как обычно.

* * *

Часа через три после моего завтрака и два после отбытия Ахмада на одном из «лендкрузеров» его отца обратно в дом, где было «слишком много женщин», в холл сошла Джорджия, вполне довольная с виду.

– Поехали, Фавад, пора повидаться кое с кем насчет коз, – сказала она, и мы быстренько обулись, запрыгнули в другую машину Хаджи Хана и помчались по Джелалабаду.

День был прекрасный, небеса прозрачны, никаких выхлопов и пыли, от которых нечем дышать в Кабуле, любовная индийская песня на кассете…

Кроме Джорджии, меня и водителя, в машине был еще охранник с автоматом, который устроился на переднем сиденье, поставив свое оружие между ног. Он был не из наших, а значит, как я понял, его приставил к нам Хаджи Хан.

Двигаясь в направлении Пакистана, мы проехали мимо большого портрета мученика Хаджи Абдул Кадыра, прежнего вице-президента, которого убили через восемь месяцев после побега талибов. Он родился в Джелалабаде, и я подумал, что земляки, наверное, любили его, раз вывесили этот портрет.

Выбравшись из города, мы проехали через грязную деревню, потом – через плоскую коричневую равнину, нырнули в длинные ряды зеленых оливковых деревьев, а потом – в тоннель из каких-то других, огромных деревьев, клонившихся над дорогой, словно в попытке обнять своих сородичей, растущих на другой стороне.

Приехав в другую деревню, мы свернули с главной дороги направо, миновали небольшой рынок и выбрались на ухабистую дорогу, что вела в Шинвар, – там-то мы и должны были, вероятно, встретиться с «кое-кем» и его козами.

В этой местности обнаружилось великое множество заброшенных маковых полей.

Я как-то видел их фотографии в одной из кабульских газет, которые меня просил читать ему Пир Хедери. Маки так и сияли красотой, и мне подумалось, помнится, что если они так же хороши на вкус, как и на вид, то неудивительно, что люди становятся наркоманами.

По дороге нам встретился старик с ослом, нагруженным хворостом. Джорджия попросила остановить машину, открыла окно и, после обязательных приветствий и расспросов о благополучии родных, спросила, где можно найти человека по имени Баба Гуль Рахман.

Старик воздел руку к небесам и поведал, что найти его мы сможем в хибаре за полем у холма.

– Если хибара у него еще есть, – пробормотал он.

Джорджия сказала «спасибо», посмотрела на меня и пожала плечами, и мы поехали за поле к холму, дабы поглядеть, есть ли еще хибара у Баба Гуля.

* * *

Добравшись до холма, мы с облегчением обнаружили, что хибара есть, только вот, к досаде нашей, Баба Гуля в ней не оказалось. И кто-то из детей – то ли его, то ли не его – побежал за ним в соседнюю деревню.

Время в ожидании мы проводили сидя на траве и попивая чай, который подала нам девочка примерно моего возраста, а может, чуть старше. Это была старшая дочь Баба Гуля, как сказала мне Джорджия, уже встречавшаяся с ней раньше.

Звали девочку Мулаля, и были у нее прелестнейшие зеленые глаза, какие я только видел.

– Как поживаешь? – спросила у нее Джорджия. – Козы ваши выглядят хорошо.

– Ладно, хоть это хорошо, – ответила девочка.

– Что-то не в порядке, Мулаля?

– Это же Афганистан, ханум Джорджия, когда здесь все бывает в порядке? Мой вам совет – если хотите шерсть с наших коз, берите ее сейчас.

– Почему? Стадо болеет?

– Отец, – сказала девочка.

– Болеет?

– Можно сказать и так, хотя смерть ему не грозит, будь проклята наша судьба.

Мы с Джорджией переглянулись, в надежде, что кто-то из нас понял, о чем она говорит. Мулаля эти взгляды перехватила и объяснила свои слова:

– Он снова играет в карты, Джорджия, и, когда проигрывает, платим за это мы. Должно быть, это кара Аллаха за грех, который он совершает, – только взгляните, где мы теперь живем!

Девочка махнула рукой в сторону хибары. На самом деле то была скорее палатка, шаткое деревянное строение, обтянутое пластиковой упаковочной тканью, на которой виднелись начальные буквы названия неизвестно чего – «UNICEF».