Неверная. Костры Афганистана

Тут к нам подошла мать Мулали – крохотная женщина с лицом словно высеченным из камня гор, нас окружавших.

Она приветливо поздоровалась с Джорджией, но обнимать ее не стала.

Кивнув дочери, она увела Мулалю сгонять коз, и я успел заметить, когда она отворачивалась, выражение глубочайшего стыда на ее лице. Я понял в тот миг, что морщины, изуродовавшие ее, появились из-за бесконечного унижения, которое ей приходилось терпеть, живя с таким мужем. И сейчас, когда дочь уже поведала о семейном позоре посторонним людям, не имело смысла даже делать вид, будто в жизни этой есть хоть что-то хорошее.

Порою, когда у тебя вообще ничего нет, единственное, что остается, – сохранять достоинство. Но даже это у тебя могут отнять какие-то несколько слов – если не остережешься.

* * *

– Хаджи Хан тебе обрадовался? – спросил я у Джорджии, пока мы, сидя на траве, ждали Баба Гуля.

– Он был уставший, но, думаю, обрадовался, – ответила она, подергивая за ниточки, торчавшие из ее обтрепавшихся снизу джинсов.

– Думаешь ?

– Да.

– Не знаешь ?

– Ну… – Джорджия глубоко вдохнула и выдохнула, – нет. На самом деле не знаю.

Я недоверчиво покачал головой. Что-то мало походило подобное воссоединение любящих на то, каким оно могло бы быть у Лейлы с Меджнуном.

Их историю рассказала мне однажды Джамиля на Чикен-стрит, а ей рассказала ее мать, желая забыть о боли, причиненной в очередной раз кулаками мужа.

Лейла была очень красивой девушкой и родилась в богатой семье. Когда она выросла, родные хотели, конечно, выдать ее замуж за богача, а она влюбилась в Меджнуна, который был очень беден. Когда об их любви узнали, был большой скандал, и Лейле запретили видеться с Меджнуном. Потом родители все-таки заставили ее выйти замуж за богача, и тот увез ее в другие края. Но хотя у нее все было – и богатство, и прекрасный дом, она все равно любила Меджнуна, так сильно, что однажды не смогла больше выносить разлуку с ним и покончила с собой. Меджнун, узнав о смерти Лейлы, сошел с ума и умер в конце концов на ее могиле.

Ни разу в этой истории не упоминалось о том, что Меджнун устал и поэтому, возможно, был не слишком рад видеть Лейлу.

– Но ты-то ему была рада? – спросил я.

– Фавад, Халида видеть я всегда рада, но жизнь – сложная штука, ты же знаешь.

– На самом деле – не знаю, – возразил я. – Я еще ребенок и многого не знаю.

Джорджия улыбнулась:

– Извини, Фавад, иногда я забываю о твоем возрасте. Ты кажешься на удивление взрослым! И прав, как всегда: в жизни есть сложности, о которых ты пока не знаешь. Поэтому – да, я была рада его видеть, но вышло так, что мы поссорились и сказали друг другу много лишнего, и теперь в душе у меня не осталось никакой радости.

– Из-за чего вы поссорились?

– Даже и не знаю… из-за ерунды. Раньше мы из-за такого не ссорились, особенно когда только начали встречаться. Тогда все было хорошо… но все меняется, правда?

– Наверное, – ответил я. Потом покосился на нее краешком глаза и спросил: – Хочешь об этом поговорить? Разговоры иногда помогают изгнать всякие сложности из своего разума.

Джорджия узнала собственные слова, сказанные накануне, и засмеялась.

– Так мне и надо… Ладно, попробую.

* * *

Когда мы познакомились с Хаджи Халид Ханом, я работала на самые первые в вашей стране выборы. Захватывающие были времена – появились реальные надежды и возможности, и в разгаре всех этих сумасшедших упований мне встретился самый красивый мужчина, какого я когда-либо видела.

До того мгновения я не верила в любовь с первого взгляда. Объяснить это трудно… но это такое состояние ума и сердца, когда ты чувствуешь себя ожившим, и каждое утро кажется стоящим пробуждения.

Итак, мы встретились – группа международных сотрудников, в которую входила я, и команда афганцев, приехавших в Шинвар для подготовки к выборам.

В те дни в Шинваре, по слухам, было очень опасно – там укрывались талибы и всевозможные бандиты, поэтому Халид и предложил нашей группе свою защиту и место, где остановиться.

Сразу после Лондона все это казалось страшно увлекательным – нас сопровождали повсюду мужчины с «калашниковыми». Меня вообще ваша страна потрясла – и эти невероятные пейзажи, и дивной красоты призыв к молитве, врывающийся в мои сны в пять утра, и люди… с жестоко переломанными судьбами, но умудряющиеся все же сохранять самое замечательное расположение духа.

Знаешь, мы как-то посетили лагерь беженцев, чтобы поговорить о приближавшихся выборах. Там жили люди, которые были бедны настолько, что запасали на зиму в качестве топлива помет животных. И тем не менее, как только мы приехали, нам предложили чай и те крохи еды, которые у них имелись, – потому что мы были гости. Для меня это был настоящий урок смирения, и я начала понимать, что в этой стране действительно есть что-то особенное.

Конечно, не каждый встречный афганец был так беден, а Халид уже и в то время был богат. Но привлекли меня к нему вовсе не деньги – что бы там ни хотелось думать по этому поводу твоему другу Пиру Хедери, – а его манеры, его мягкий юмор и его деликатность.

Он и вправду был очень добр ко мне, Фавад, и очень многое объяснил тогда о вашей стране и вашей жизни в ней, хотя я этого даже не осознавала. Подобного ему мужчины я никогда не встречала и, оглядываясь назад, думаю, что влюбилась в него сразу.

В Шинваре мы с коллегами жили у него в доме, не таком большом, как в Джелалабаде, но самого Халид Хана видели редко, потому что много работали, да и он был вечно занят переговорами со всякими старейшинами, политиками и военными.

Но все-таки иногда, возвращаясь домой, мы заставали его сидящим в саду среди мужчин в богатых одеждах и тюрбанах, и я, проходя мимо, бросала взгляд в его сторону. Наши глаза встречались, и на губах его появлялась легкая улыбка.

Однажды, когда солнце село, и гости разошлись по домам, Халид зашел в отведенную нам половину. Посидел какое-то время, поговорил с нами. С мужчинами пошутил, женщин очаровал… по-моему, все тогда влюбились в него, даже юноши! И хотя в комнате было полно народу, мне казалось, что мы с ним – одни.

В то время я, конечно, еще не знала, что он действительно мной заинтересовался, а только смутно чувствовала это. Сама же лишь о том и мечтала, как бы снова с ним встретиться, и почти каждую ночь видела его во сне.

А потом случилось так, что я была в одной деревне, километрах в тридцати от его дома, и вдруг подъехала колонна машин, остановилась, и появился Хаджи Хан. Деревенские жители, с которыми мы беседовали, тут же бросились здороваться с ним, оказывая прямо-таки королевские почести, и позвали его на чай в дом старейшины. Я благоразумно держалась в стороне, но он, проходя мимо, остановился пожать мне руку и вдруг сказал, едва слышно: «Посмотри, что ты заставляешь меня делать, чтобы только бросить на тебя единственный взгляд!»