Невеста Короля Воронов

Отец их, Младший Ворон, не вступился за младшую дочь и не заикнулся, не вспомнил о старшей. Шутка ли — кинуть Вызов самой Королеве?! Если б Королева проиграла… тогда можно было бы выразить недовольство. Но она выиграла — и, как утверждают злые языки, шепчущиеся по самым темным углам королевского дворца, откусила огромный кусок из их родовой магии, выпив ее не только из Лукреции, но еще и потянув из членов всей семьи, словно дерево, запустившее корни в жирную, рыхлую почву. Ранее такого не случалось, и Вороны, до того поглядывающие на юную Королеву легкомысленно, переглядываясь меж собой и усмехаясь — очередная игрушка Короля, красивая кукла для утех, — примолкли, затихли. Никто, даже Король, не мог взять столько магии — и не умереть. Королева — смогла. Более того — кажется, она сама осознала свою чудовищную силу, и после болезни, через три дня, прихрамывая, она появилась из своих покоев рука об руку с Королем, а в руке ее была отсеченная коса. Красиво убранная, переплетенная золотыми лентами, с золотой заколкой-наконечником. Королева, чьи коротко обрезанные волосы были накрыты роскошным покрывалом, оттеняющим белизну ее гладкого спокойного лба, косой этой небрежно помахивала, будто это была игрушка или причудливое украшение, но придворные отчего-то сторонились ее, уходили дальше от зловеще раскачивающегося золотого наконечника. Никто не хотел узнать на своей шкуре наверняка, как много магии может отхлебнуть юная Королева, и какие еще секреты таятся в маленьком юном теле.

Да и взгляд ее как-то подозрительно изменился. Прихрамывая, она шла к трону, Король бережно поддерживал ее под руку, а она рассматривала придворных, цепко, внимательно, обжигая страхом их души.

Когда они с Королем уселись, и Королева еще раз обвела притихших придворных странным, пугающим взглядом, многие услышали карканье воронья — то Доорны беспокоились и метались в испуге, чуя непобедимую мощь Доорнов Королевы. Любого из них она могла взять и подчинить себе — или отпустить, если ей так захотелось бы.

Воронам оставалось только перешептываться — как много силы она берет? Чувствует ли семья, когда Королева тянет магию из кого-то?

Ощутил это глава семейства, сам Младший Ворон; заметила это и Бьянка, чьи силы вдруг неожиданно иссякли. Она давно уже сражалась со сном, но стоило Королеве отпить ее сил, как Бьянка не смогла больше сопротивляться и уснула прямо в тайной лаборатории Лукреции, среди банок с мазями и помадами.

И Барбарох тотчас выполз из потаенных уголков ее разума.

Он нарочно выжидал своего часа, не давал о себе знать, нарочно молчал, прислушиваясь ко всем новостям, будоражащим умы; после бунта, после горького и страшного смеха он Бьянку побаивался и оттого сидел тихо, не смея даже лишней мыслью напомнить о себе. Ему казалось, что Красавица-Белая из Рода Воронов в своем великом, отважном и страшном упрямстве могла выкинуть любой номер, в том числе и вспорхнуть на костер в тот миг, когда они с нею были единым целым- то есть сейчас, пока Барбарох был лишен магии, беспомощен и разделиться с Бьянкой не мог. Значит, они сгорели б вместе, и Барбарох почуял бы каждый лепесток пламени, ласкающийся к коже, как игривый котенок… А это в планы Барбароха не входило, как не входило в его планы и то, что Королева прочно утвердилась на троне рядом с Королем, став ему прекрасной подругой, помощницей и грозной силой.

— О-о, — шептал Барбарох прекрасными губам Бьянки, — нет-нет, не надейтесь даже, что я это оставлю так! Какая-то сопливая девчонка кинула Королеве Вызов — не думаете же вы, что я просто так сдам свои позиции? Я не могу колдовать, но голова у меня на месте, и разум все так же остер, как и прежде. Королю теперь не избежать войны! Ни в жизнь не поверю, что Коршуны простят то, что Королева сделала с их послом, тем более — с разрешения Короля. Они просто обязаны объявить войну, а Король — он просто обязан явиться к войскам, чтобы дать свое королевское благословение, и тогда…

Хитрый Барбарох мгновенно нашел уязвимое место, куда можно было вбить клин, чтоб разлучить, оттолкнуть Короля и Королеву друг от друга.

Королевское благословение было ничем иным, как раздачей магии — той самой, что лежала в хранилище Короля, и той самой, что Королева обратила в бусину и съела.

— Королева ранена, Королева хрома, — злорадно шептал Барбарох, спеша в тронный зал. — В этом состоянии девушки так неуверенны в себе! Король относится к Королеве подчеркнуто внимательно и уважительно — вот и надо бы сказать ей, внушить ей мысль о том, что не любовь движет им, а голый, холодный расчет. Королева, как оказалось, прекрасный сосуд для магии всех сортов. Просто идеальное хранилище — так может, Королю просто выгодна она как ценнейший артефакт, э-э-э? Если подать это верно, то она поверит. Хотя бы засомневается в его любви; и их можно будет разлучить, оттолкнуть друг от друга. Король раздаст свою магию в виде Королевского Благословения, Королева ему своей не отдаст, не вступится за него, и тогда…

Барбарох даже засмеялся, гадко и пошло, потирая разом вспотевшие ладошки.

— И тогда можно будет привести к нему Коршунов, — закончил свою мысль Барбарох. — Уж они найдут способ освободить его оболочку от надоедливой души! И тогда я займу его место! Тогда все, чего я хотел, будет мое — и Анна тоже. Интересный, однако, она артефакт. И не такая уж невинная; наивность при дворе быстро вылечивается припарками из тумаков. Эта женщина, такая хрупкая на первый взгляд, на самом деле крепка как скала. Ее так выгодно иметь в союзниках…Она покорится мне, конечно, покорится, если не дура. И с Бражником расправиться для нее не составит никакого труда. Если она так славно угостила тумаками Коршуна, то и из Бражника душу вытряхнуть сумеет! Главное — стать ей лучшим другом. Она не сможет отказать…

Барбарох пригладил волосы, аккуратно оправил белое шелковое платье на стройном теле Бьянки и изобразил обворожительную улыбку на лице. Гордо вздернув беловолосую голову, Двуглавый ступил в зал, и под взглядами собравшихся прошел к самому подножию тронов, на которых расположились Анна и Король..

— С первой победой Вас, Ваше Величество! — прощебетал Двуглавый нежным голоском, церемонно кланяясь удивленной Королеве и изображая самую подобострастную улыбку на какую только было способно присвоенное им лицо. — Это было… неповторимо! Браво, браво! Я не могу не восхититься вашим мастерством и вашей смелостью.

Лесть была такая нахальная, неприкрытая и грубая, что Анна, выслушивая похвалы из уст сестры убитой ею Лукреции, онемела от неожиданности, и перестала зловеще похлопывать концом косы о ладонь.

— Похвалы от вас очень неожиданные, — произнесла она, наконец, — и, признаться, я не верю своим ушам.

— Верьте мне, Ваше Величество, — снова прощебетал Двуглавый нежным голоском Бьянки, скромно потупив взгляд и снова кланяясь. — Смерть изменницы не должна меня волновать, вы сделали то, что должны были. Я восхищаюсь вами, и более всего на свете хотела бы добиться вашего расположения и дружбы. Я не хотела бы, чтоб тень моей преступной сестры пала на меня и заставила бы вас как-то дурно думать обо мне. Я верна Королю, и Королеве своей буду верна тоже, — Бьянка снова присела в изящном реверансе, а Анна неприязненно нахмурилась, припомнив, какую именно верность красавица демонстрировала в свое время.

Казалось, Король тоже был удивлен вызывающей дерзости, с которой Бьянка осмелилась поздравить Королеву. Всматриваясь в девушку, он с удивлением понимал, что в душе говорящей нет ни капли жалости к убитой Лукреции. К тому же, что-то в Бьянке поменялось, как-то иначе стало выглядеть ее словно фарфоровое личико, но Король никак не мог понять, что именно. Девушка выглядела так, будто отряхнула с перышек пыль прошлого, привела себя в порядок, вздохнула, и с головой окунулась в бурлящий водоворот жизни — но уже без сестры.

Король заметил, как Королева изменилась в лице; заметил ее смятение и гнев, и недовольно поморщился. Разумеется, она помнила его нелепую, неуклюжую попытку ее поддразнить, разумеется, она помнила, как его руки ласкали обнаженную грудь Белой. Но сейчас Королю вовсе не хотелось, чтоб Королева вспоминала эту глупую сцену. Бьянка с ее подобострастием, с ее льстивыми восторгами была очень некстати! Нужно было показать ей, что ее время прошло, что ее власть над ним — та небольшая, что была, что зиждилась на ее прелести и на его слабости к красивым женщинам, — кончилась, прошла, и больше не вернется.