Невеста Короля Воронов

— Этот же самый вопрос я могу задать и тебе, — зло ответила Лукреция, ухмыляясь и кутая плечи в меха. — Что ты тут делаешь? И как добралась сюда так быстро?

— Я, — Бьянка замешкалась на мгновение, но потом подавила свой страх и сомнения, и ответила прямо и честно. — Ты же знаешь, я одержима. Я ношу в своем разуме чужака, и он…

— Он Двуглавый, — тусклым, безжизненным голосом подвела итог Лукреция, все так же глядя замороженными глазами в огонь. — Точнее, вы оба и есть Двуглавый. Я знаю это, я это сразу поняла. И что же?

— Я хотела убить себя, — со стыдом отозвалась Бьянка. — Я кинулась в свет. В Тайные Врата. Он, тот, второй, что живет в моем разуме — он заставлял меня делать ужасные вещи… убивать… предавать… я не хочу всего этого, я избрала смерть! Ты себе не представляешь, как это страшно и мерзко — то, чего он хотел от меня…

— А я наоборот, — глухо ответила Лукреция, снова с ненавистью глянув на Бьянку. — Я убью любого, предам и обману, лишь бы выторговать у смерти еще хоть час, хоть миг. Поэтому я тут.

— Что?.. — осеклась Бьянка, отступив на шаг от сестры, которая своим остекленевшими глазами пугала ее все больше.

— Я умерла, Бьянка, — просто и страшно ответила Лукреция, глядя на сестру строго, не мигая, словно Бьянка была в чем-то виновата пере нею. — Королева вышибла из меня жизнь, как пыль из старого платья, — Лукреция снова усмехнулась, видимо, в деталях припоминая свою бесславную кончину, когда страшная металлическая раскаленная коса расстегнула ее платье, превратив красивые ткани, ленты и кружева в пыль, разодрала ее грудь и выпустила изумленную душу. — Коршун, что забрал меня с собой, дал мне второй шанс, вернул мне жизнь. Магическое сердце; оно холодное, словно ледяное. Но это ничего; скоро его магия овладеет мной, я умру окончательно и стану кем-то совсем иным. А за это, — Лукреция усмехнулась, — за возможность жить дальше, я служу Коршунам. Я выполню любой их приказ. Расскажу, например, что Врата открывались, а это значит, что Король сейчас полетел с благословением, и он скоро будет очень уязвим. Мы его поймаем и заставим отдать нам все королевство. Все, все до крошки, до последней золотой крупинки — все я отдам Коршунам. И тебя я отдам им — твой подселенец ведь молчит сейчас? — Лукреция снова хохотнула, цинично и страшно. — А без него ты всего лишь трусливая, глупая, никчемная девчонка…

Бьянка смотрела во все глаза — и не верила тому, что видела и слышала.

— Ты готова предать Короля?! — потрясенная, прошептала она. — Но ведь ты любила его! Вспомни — ты его любила, и погибла из-за этого! Как можешь ты желать теперь ему падения? Как ты можешь отдать его на растерзание Коршунам!?..

— Я и сейчас люблю его, — ответила Лукреция. — И я возьму его, — она снова посмотрела на Бьянку, но сейчас в ее глазах танцевали языки пламени. — Я возьму его самого, без короны. Она мне не нужна — только он. За свою службу я упрошу Коршунов, они отдадут его мне.

Все это Лукреция твердила ужасно бесцветным, бесстрастным голосом, словно в полусне, и Бьянка задохнулась, словно липкий ночной кошмар разворачивался перед ее взором.

— Ты одержимая! — произнесла она. — Святые крылья, да ты безумная!

— Да, — ответила Лукреция. — Я безумна. Я болею им. И поэтому Король должен стать моим. Только моим. Мой Влад…

— Он не твой! — ощущая лютую злость, накрывающую ее с головой, прорычала Бьянка. В голове ее вихрем пронеслось множество мыслей, о том, что упрямство Лукреции — это ничто иное, как скрытое сожаление о потерянной жизни и попытка доказать, что все было не зря, не зря… — Ты же знаешь, его невозможно заставить! Он все решает для себя сам, и никогда не покоряется, никогда он не согласится любить тебя и не откажется от той, что ему дорога!

— Если у него будет новое, холодное сердце, как у меня, — торжественно ответила Лукреция, — то он уже не будет любить свою Королеву. Мы будем с ним одинаковы — создания, оживленные хрустальными сердцами, — и у него не останется выбора. Он пробудет Вороном очень недолго; затем он забудет как летать.

— Ты чокнутое чудовище! — закричала Бьянка. — Это же значит, что его нужно будет убить!

— Я готова сделать это сама, — торжественно произнесла Лукреция, и Бьянка с криком отпрыгнула к окну. Белые крылья уже забили по ветру, но крепкая сеть опутала их, и Белую одним рывком вынули из холодного осеннего воздуха и втащили снова в жарко натопленную комнату.

Бьянка хрипло каркала и билась, опутанная прочными шелковыми сетями, а поймавший ее Коршун, изуродованный королевской косой, лишь посмеивался, придавив ногой в тяжелом сапоге белые крылья.

— Глупый Король, — прошепелявил Коршун, утирая разбитый рот. — Его болтливые бабы и погубят…Так она сказала — он отправился раздавать благословение?

— Да, — тихо и покорно ответила Лукреция, рассматривая пойманную сестру, запутавшуюся в сетях.

Она встала с кресла незаметно и прошла к своему господину неслышно, как призрак и теперь стояла тихо и безвольно, словно сцена пленения Бьянки, родной сестры, даже теперь бьющейся, борющейся за свою жизнь, не трогала ее мертвого сердца.

— И ты все еще хочешь его? — презрительно хохотнул Коршун, кривя разбитые губы. — После того, что с тобой сделала его женушка?

— Да, — так же покорно и тихо, безжизненно ответила Лукреция. — Я буду хотеть его всегда.

— Какое мертвенное постоянство! — издевательски расхохотался Коршун. — Но мне оно нравится, не переживай. Я не зря принес тебя сюда; теперь вижу — не зря. Если мы сумеем поймать Короля… мы сможем оспорить его трон без войны. Но тебе придется поработать, пока сама ты все еще Ворон, — коршун бесцеремонно и гадко, похотливо ухватил Лукрецию за живот. — Тебе надо будет родить ребенка. Королевского ребенка.

Мертвые глаза Лукреции ярко сверкнули, снова приобрели живое выражение, налились слезами, и тут же мертвенно погасли, потеряли всякое выражение.

— Вы же слышали, — ровным голосом ответила она, — что это невозможно. Он не возьмет меня; он оттолкнет меня.

— Да он и не нужен, глупая курица, — рявкнул Коршун. — У тебя что, и мозги смерзлись? Зачем Король полетел к своим войскам?

— Раздавать благословение, — ответила Лукреция.

— Королевское благословение, — ответил Коршун. — Так, словно все его солдаты — его дети. Но это лишь солдаты. А если меж ними затешешься ты, и если ты будешь беременна, то он благословит и тебя — и твоего ребенка. Он будет наречен королевским наследником, признан, как его дитя, поняла? Мы захватим его, а ты, брюхатая, сможешь претендовать на трон как мать наследника! Ну, поняла?

— Но где же, — отчасти удивленно ответила Лукреция, — где же я возьму того, кто…

— На фронте мало солдат? — резко бросил ей Коршун. — Мне все равно, под кого ты ляжешь, да только когда Король явится раздавать королевский дар, ты должна быть в положении! Он будет дарить его не глядя. Он же не думает, что среди его вояк затешется брюхатая шлюха. Потом явишься к Королеве, и пусть попробует она не потесниться! Я снова нанесу ей оскорбление, и никакие Свидетели ей не помогут!

Услышав это, Бьянка закричала и забилась под его ногой, но Коршун лишь сильнее прижал ее ногой, наслаждаясь ее мучениями и унижением.

— А эту казнить сегодня же, — резко бросил он. — У меня бабы не болтают лишнего…

Истрепанную, избитую, в разорванном и испачканном платье Бьянку столкнули в подземелье, и тяжелые двери за ней с лязгом захлопнулись. Неловко прихрамывая, девушка поднялась на ноги, но лишь затем, чтобы палачи подхватили ее под руки и потащили к месту казни.

У Коршунов это решалось быстро и без сантиментов; это Вороны осложняли такие дела излишне долгими разбирательствами, судами и выбиванием признаний. Суд Коршунов был быстр; это поняла Бьянка, с содроганием увидев окровавленную деревянную плаху, разлохмаченную топором, словно плашку мясника, на которой тот ежедневно рубит свиные и телячьи туши.