Невеста зверя (сборник)
Шрифт:
– Когда я познакомился с твоей мамой, она еще не оправилась после его смерти и исчезновения отца, – сказал я, будто защищая ее. – Ей даже поговорить было не с кем.
Селеста вела машину молча. Солнце заходило. Я посмотрел фотографии картин Маты в ее папке и нашел «Дом, который съел мир».
Это был дом в старых предместьях Хэмптона, в котором Антонио Мата жил несколько лет с женой и детьми. На картине дом был изображен как бы раздутым. Через открытые окна и двери вываливались мебель и фонографы, теннисные туфли и радио, холодильники и шезлонги.
Они падали из дома
– Странно смотреть, по сравнению с обстановкой современного американского дома, – сказал я.
– Я думаю, в картине главное не материализм, а настороженность и любопытство, – сказала Селеста. – И, может быть, страх. Он же был дикой кошкой на человеческой территории.
– Ты тоже боишься, дорогая? Так же, как он?
– Иногда боюсь. Я думаю, побояться бывает полезно.
Мы ехали молча еще некоторое время, потом она спросила:
– А мама когда-нибудь боялась?
– Когда она была в твоем возрасте, я этого не замечал. По-моему, она начала бояться только после твоего рождения.
Мы еще немного поговорили о семье Селесты: несколько реплик, потом снова долгое молчание.
Когда мы припарковались у «Дома, который съел мир», уже стемнело. В доме горели лампы, но Джоан стояла на неосвещенном крыльце и улыбалась нам.
– Она видит нас в темноте, – пробормотала Селеста. – А когда я спрашиваю ее об этом, только пожимает плечами.
Мы расцеловались, и Джоан спросила:
– Как доехали, без пробок?
– Нормально, – ответила дочь, проходя в дом мимо нее. – А как ты?
Ночью дом было не отличить от того коттеджа, которым он был пятьдесят лет назад. Я уловил свежий запах и плеск океана. Всего в нескольких ярдах от нас поднимался прилив.
Через открытые окна я видел в гостиной мольберт с незаконченной картиной. На зрителя мчались громоздкие, округлые американские машины пятидесятого года. Антонио Мата исчез, не успев ее дописать.
– Автострада глазами кошки, – проговорил я.
Джоан посмотрела сначала на меня, потом на дочь – Селеста улыбнулась. Не вымолвив ни слова, обе направились по коридору в кухню, не касаясь друг друга, но шагая в ногу.
Когда они окажутся наедине, Джоан спросит дочь, о чем мы с ней говорили по пути сюда. Я был доволен, что дал им тему для начала беседы.
– Здравствуй, Ричи, – послышался за моей спиной знакомый голос. Я обернулся и увидел, что в дверях, ведущих во двор, стоит женщина с фотографий пятидесятых. Руфь Мата Розен шагнула вперед, и иллюзия рассеялась. Теперь она ходила с тростью.
Руфь назвала меня «Ричи» при первой встрече, много лет назад – почему, я так и не понял. Никто в мире больше так не обращался ко мне.
– Они вдвоем? – спросила она.
– В кухне.
– Не кричат? Не ругаются? Я могу и не услышать. Особенно то, что слышать не хочу.
– Пока все тихо.
– Сначала я, со своим опытом переговорщика, пыталась рассудить их споры, – сказала Руфь. – Но поняла, что, когда ты двенадцать лет была замужем за человеком-кошкой и так и не задала ему некоторые важные вопросы, ты
уже не можешь выступать с позиции нравственного авторитета или здравого смысла.– Все мы в своей жизни совершали поступки, о которых потом жалели.
– Что, ты и правда когда-нибудь сделал что-то в этом роде?
– Ну…
– Конечно нет. А я была наивная влюбленная дурочка. И от этого произошли многие несчастья.
– Вы хорошо придумали, что съездили с Селестой в его родные места.
– Я ездила в город, где родился Антонио, пару раз. Еще живы те, кто помнит его ребенком. Местные жители рассказывают истории о древесных кошках-оборотнях. Ходили слухи о том, что и бабушка его была из них… Бедная Джоан, – продолжала Руфь. – Когда она была в возрасте Селесты и хотела разузнать об отце, на его родину не пускали иностранцев – ситуация была опасная. Правительство расстреливало студентов-диссидентов. А у меня в то время было очень много дел.
Кухонная дверь открылась. Вышла Селеста, затем Джоан. Похоже, произошло перемирие.
– Кто-нибудь, кроме меня, хочет есть? – спросила Руфь.
– Да, – сказала Джоан. – Печально, что никто из нас не умеет готовить.
Селеста сощурилась и улыбнулась, сверкнув зубами:
– Могу нарвать свежей зелени на салат.
Джоан поморщилась, а я усмехнулся.
– Как хочешь, – сказала Руфь. – Но на двери холодильника есть меню доставки готовых блюд на дом. Неплохо было бы заказать что-нибудь из тайского ресторана.
Часть 3
Все мы вели такую насыщенную жизнь, что прошло несколько лет, прежде чем я снова оказался у «Дома, который съел мир». На этот раз я поехал туда с Джоан, и опять мы добрались уже в темноте. Была середина недели, незадолго до Дня памяти. Соседи еще не въехали в свой дом; дачный сезон и хэмптонские пробки пока не начались.
И снова казалось, что ночной дом, с морским бризом и медленным ритмом океанского прибоя в тишине, сошел с картины Маты и старых семейных фотографий.
Эту иллюзию подкрепило то, что теперь в коттедже были дети. Младшая сестра Джоан, Катерина, растила своих внучек трех и четырех лет и привезла их в гости к прабабушке Руфи.
Но на следующее утро, когда я вышел с чашкой чая на крыльцо, 1950 год пропал. Пруд осушили десятки лет назад, и на его месте построили роскошную летнюю резиденцию.
На лугу теперь тоже стоял дом – еще новее и еще больше. «Дом, который съел мир» казался по сравнению с ним очаровательным пережитком прошлого.
Джоан вышла и устроилась на диване-качелях на крыльце. Два года назад она заболела раком. Все мы следили за ее здоровьем затаив дыхание, но опухоль удалили вовремя, и теперь Джоан вроде бы ничто не угрожало. Мы с ней снова сдружились, так же близко, как тогда, в юности, на Десятой улице.
Она по телефону обсуждала со своим деловым партнером заказ на корпоративный логотип. Потом ей позвонила Селеста, которая должна была приехать в Хэмптон со своим мужем Сэмом.
Они поженились года два назад. Сэмми был приятным молодым человеком с выбритой наголо головой. Селеста сделала на шее татуировку такого же синего цвета, как его глаза.