Невеста

С тех пор всякий раз, бывая в Москве, он обязательно навещал меня, а потом мы еще встречались в других местах, и эта связь наполняла меня уверенностью в своих силах и своем интеллекте.

Карина

Вместе с Кристиной составляла пару девушек, трудившихся в салоне дольше остальных. Вряд ли это связано, однако получилось так, что москвичка стала недосягаемым образцом совершенства для приезжей из Ярославля, которая начинала работать в Москве маляром на стройке, но не выдержала и сбежала в публичный дом. Она была высокой и даже внешне в чем–то напоминала Кристину, только если ту было можно, в самом деле, принять за аристократку, то Карина скорее походила на неудачную поделку под благородную девицу. Она была даже худее москвички, но широкая кость и крупные руки и ноги выдавали ее плебейское происхождение. Пальчиками Кристины с длинными продолговатыми ногтями мог восторгаться любой, кто смыслил хоть что–нибудь в маникюре, ее ножка была даже слишком миниатюрной для сравнительно крупного тела. В случае с Кариной все обстояло с точностью до наоборот: издали она выглядела намного лучше, чем вблизи, и никакие женские ухищрения не могли скрыть грубую ступню или кисть, тяжеловатую челюсть и низкий лоб. Впрочем, находились посетители, которым нравился именно такой тип сложения, и нельзя сказать, что Карина была обделена вниманием клиентов. Возможно, во мне говорит сейчас полуосознанная неприязнь к ним обеим, ведь я внешне представляла собой противоположность Карине во всем.

Надо вспомнить, что Карина любила выпить лишку, и часто такое происходило на днях рождения кого–нибудь из девушек. Это были моменты, когда салон закрывался на ночь, и мы дружно сервировали стол в квартире, празднуя два-три часа и полностью расслабляясь. На эти праздники был запрещен вход посторонних, но свои могли быть приглашены. К примеру, Изабелла зазвала на свое девятнадцатилетие ребят из «Сатурна», которые начали тащить всех нас на оргию. Мне едва удалось скрыться тогда в своей комнате, и поэтому, когда праздник наступил для меня, мы пьянствовали в чисто женском коллективе.

Я накрыла неплохой стол, не пожалев усилий, чтобы угостить подруг, а они расщедрились на подарки, снабдив меня золотыми сережками, новой сумочкой и маникюрным набором. Оксана тогда же подарила мне колечко из червонного золота, но сделала она это уже потом, когда мы остались вдвоем.

Карина, как обычно в таких случаях, немало приняла на свою широкую грудь, и стала рассказывать, какая у нее была с детства горестная судьба, и все такое прочее, что поведывает подругам в расслабленном состоянии каждая вторая проститутка.

Из этой исповеди я помню, что папаша Карины был авторитетным бандитом старой закалки, который едва ли вспоминал о дочери, полжизни оттянув в местах не столь отдаленных, а мать с горя пила, да колотила дочурку, которая напоминала ей о былом сожителе. Когда Карина подросла, она в свою очередь принялась поколачивать родительницу, и сбежала в Москву при первой же возможности, окончив строительное ПТУ. Неприязнь к стареющей алкоголичке видимо возродила в душе девушки память о редких встречах с отцом, и он ей представлялся эдаким романтическим бродягой, который когда–нибудь вернется к заблудшей дочурке и усадит ее на колени.

Я, конечно, не возражала Карине, надеясь, что мне не придется присутствовать при их встрече после многолетней разлуки. Если такая встреча когда–нибудь состоится.

— Да, дождешься ты его, кобеля старого, — вдруг вмешалась Сабрина с несвойственной ей злостью. — Лучше б ты его никогда больше не видела!

— Что ты мелешь? — подняла пьяную голову Карина.

— Тебе повезло, что ты его хорошо не знаешь, — продолжала Сабрина, колыхая грудью в тесном декольтированном платье. — Поверь, я лучше тебя разбираюсь в папашах из зэков, мой–то откинулся, когда мне еще пятнадцати не исполнилось. После десятки сроку–то.

— Ты своего с моим не равняй! — тяжелая голова Карины окончательно поднялась, и мутный взгляд уперся в декольте.

— Так ты дура после этого, — не останавливалась Сабрина. — Он уже забыл, что ты его ребенок, увидит перед собой бабу в соку и сразу под юбку полезет, я по себе знаю.

— Такую суку, как ты, только трахать и надо, — злобно процедила Карина, поднимаясь во весь свой немалый рост. Стул позади нее с грохотом упал.

— Ты чего? — запоздало перепугалась Сабрина. — Я о тебе слова плохого не сказала.

— Так я тебе сейчас слова твои в глотку вобью! — выпалила Карина и двинулась в обход стола.

— Кто подерется сейчас, завтра пойдет на улицу, — прошипела Камилла, сидящая напротив.

— А чего она гонит! — разъяренная Карина будто и не слышала предостережения. Мы с Оксаной повисли с двух сторон на ее широких руках.

— Все! Все, хватит! — кричали мы, но Карина будто бы и не слышала, отшвыривая нас, как медведь вцепившихся собак.

— Карина, прекрати сейчас же, — строго произнесла Кристина, не вставая с места, — это дурно выглядит, в конце концов.

И чудо произошло. Медведь вдруг замер на месте, и на его физиономии возникло некоторое подобие работы мысли.

— А чего она, — повторила Карина уже спокойнее, — пусть не лезет в чужую жизнь, а то мигом отхватит. Каждый за себя говорит, и не хер тут мне своего пахана блудливого в пример ставить.

— Она права, — согласилась я, опасливо переводя взгляд на утихшую Сабрину. — У каждого своя жизнь, и вы как–то забыли, что мы здесь по другому поводу.

— Ну, выпьем за именинницу, — поддержала меня Изабелла, — чтобы не болела никогда!

— За Сильвию!

— За тебя! — Оксана улыбалась искреннее всех.

Так закончился этот инцидент, а у меня в памяти осталось удивление от того, какое, оказывается, влияние имеет Кристина на свою неотесанную подружку. Тогда никто не знал еще слова «клон», а теперь я хотела бы его употребить, потому что оно, как ни одно другое отображает отношения Кристины и Карины.

Последняя покупала похожую одежду и обувь, пыталась подражать надменной московской речи, использовала такую же помаду и лак для ногтей. Доходило буквально до того, что стоило Кристине переменить цвет волос, как на следующий же день Карина, якобы невзначай, спрашивала у нас, пойдут ли ей пепельные (каштановые, рыжие, обесцвеченные) волосы, и, не проходило и суток, точно так же изменяла прическу. Я все думала, что Кристина должна когда–нибудь возмутиться, но той продолжало быть «все равно», и я со временем поняла, что поведение подруги попросту развлекает москвичку, добавляя ей толику поклонения, в котором, единственном, она по-настоящему нуждалась.

Зима 96-го года обрушилась на меня вместе с очередной сессией, а когда я, уставшая до предела, сдала последний экзамен, вдруг пришла телеграмма из Украины, в которой сообщалось, что отец Оксаны лежит в реанимации.

— Все, Сонька, настало время прощаться, — грустная Оксана наедине обращалась ко мне, называя настоящим именем. — Я уже не вернусь, и тебе советую тоже не затягивать с началом нормальной жизни.

Это было удивительно слышать от подруги, которую я считала намного беспутнее меня. Оксана вроде бы любила Москву с ее бешеным ритмом, обожала клубные гулянки и дискотеки, изредка баловалась легкими наркотиками, — но при всем этом она никогда не забывала о своих родителях, преподававших в Запорожском техникуме за нищенскую зарплату, которую и ту не всегда платили в срок. Чем больше я узнавала свою соседку, тем больше удивлялась, потому что мне привычней было откапывать в других людях зло, но в ней я никак не находила темных сторон, и Оксана осталась в моей памяти милой, доброй и привязчивой девушкой. Теперь она была по горло сыта развеселыми ночами и тысячами мужиков, которых пропустила через себя. Ей было всего двадцать четыре, и она решила завязать.

— Денег у меня хватит на квартиру и ремонт, даже останется на учебу, если надумаю, — говорила Оксана. — Хотя вряд ли я учиться пойду, нет во мне твоей настырности и трудолюбия. Скорее всего, выйду замуж в своем городе, а там и детишки пойдут. Жених на квартиру–то отдельную поведется, как думаешь?

— Ты красавица, — сказала я. — Он должен любить тебя без памяти и сам забросать подарками и жизненными благами.

— Не знаешь ты мужиков наших, — невесело усмехнулась Оксана. — Они на тебе прокатиться норовят, и только бывают щедрые, когда им не даешь. До первого раза.