Невеста
Шрифт:
– Она наполовину альва.
– Это сложно не заметить, но… она признана родом. Виттар, ты же не станешь отрицать, что твой брат не в том положении, чтобы выбирать. Его… болезнь в глазах многих столь же сомнительна, как и лекарство от нее.
И среди высших невесты для Одена не найдется.
Но есть же малые дома, и… и формально альва относится к такому.
– К тому же, если я правильно понял, им требуется постоянный контакт, в том числе физический. И как ты себе представляешь жизнь… втроем?
Король сказал все, что хотел сказать.
– Объявление о помолвке
Достаточный для чего?
Чем больше Виттар думал, тем меньше ему нравились собственные мысли.
Чистая кровь.
Оден. Альва.
Свадьба.
Преступление.
И спокойный, даже умиротворенный взгляд короля.
К концу недели я вполне освоилась в поместье.
Здесь было… хорошо.
Старый дом и глянцевая крыша, за которую цеплялся виноград, но, не удерживаясь на гладких ребрах черепицы, сползал. Стены из крупного камня. Окна. Дичающий сад, в котором как раз выспевали яблоки. Их медвяный аромат мешался с терпким запахом кошеной травы, и я, забираясь на низкие ветви, дремала.
Оден держался рядом. Он усаживался под деревом, обычно с какой-нибудь книгой – библиотека при доме была весьма обширная, – и читал. Когда вслух, когда про себя. Ближе к полудню нас находил управляющий, мелкий суетливый человек, который изо всех сил пытался казаться солидней. Он рядился в твидовые костюмы и ботинки на толстой каучуковой подошве, отчего походка его делалась неуверенной, качающейся. На сгибе локтя он носил трость, а в кармане – монокль, которым, правда, пользовался редко.
Управляющий полагал своим долгом приносить обед лично.
В огромной плетеной корзине находилось место для скатерти, которая торжественно расстилалась на траве. Следом появлялись тарелки и все то же порядком раздражавшее меня столовое серебро.
– Положено, – ответил управляющий, когда я спросила, зачем оно здесь. И еще посмотрел так искоса. Его определенно мучило любопытство, но неприязни я не почувствовала.
Он расставлял закуски и вынимал глиняные горшочки с горячим, вздыхая, что, если бы господа соизволили перебраться в дом, кухарка порадовала бы действительно приличным обедом…
Сегодня у нас был лосось, запеченный с грибами и диким чесноком.
– Спускайся. – Оден отложил книгу, сунув меж страниц сухую травинку.
Я приоткрыла глаз.
– Остынет…
Он протянул руку, и я приняла помощь. А ладонь все еще холодная, моя же, готова спорить, казалась Одену горячей. Он потерся об нее носом и чихнул.
– Кстати, форель разводить сложнее, чем карпов. – Оден усадил меня перед собой.
Почти как раньше.
Почти.
– Почему?
– Для форели требуется чистая проточная вода. – На мои колени легла салфетка с бахромой. – Придется создавать систему прудов, имитирующую горные реки. Это дорого, и сомневаюсь, что в принципе осуществимо.
Лосось был великолепен.
И пироги.
И вообще этот день, последний из оставшихся на мою долю солнечных летних дней. Скоро слетит позолота с берез. И сад, с которым я почти
подружилась, погрузится в полудрему.Мне придется обживаться в доме.
Почему-то эта мысль, прежде невозможная, не вызывает больше отторжения. Уйти? Я не могу уйти от Одена. Или мне не хочется?
Не знаю. Кажется, я запуталась.
А он больше ни о чем не спрашивает, вовсе не заговаривает ни о том, что было в Долине, ни о том, что станет с нами дальше, но просто держится рядом.
Читает книги.
О карпах вот думает, точно и вправду собирается заняться их разведением.
Иногда исчезает на пару часов, возвращаясь взбудораженным, нервным. И тогда сам вытягивает в сад, ходит по дорожкам, без цели и объяснения причин. Вчера я не выдержала и спросила.
А Оден ответил:
– У разведки остались ко мне вопросы. И они… не самых приятных воспоминаний касаются.
– То есть тебя допрашивают?
– Расспрашивают, – уточнил он. – Виттар старается быть тактичным, но некоторые вещи сложно обойти по краю.
Виттар? Я прикусила язык: родной брат Одена его же допрашивает? Старается при этом быть тактичным?
– Эйо, лучше он, чем кто-то совсем чужой.
Не понимаю. И, наверное, не пойму. Я представила, как Брокк задает вопросы, вытягивая малейшие подробности моей лагерной жизни, день за днем… или выспрашивает о том, что я видела в храме… или позже… да, я ему рассказала сама, но ведь того рассказа разведке мало.
А Оден расценил молчание по-своему.
– Тебе не о чем волноваться.
Хотелось бы верить. И я попробую. А тогда я спросила:
– Что случилось в Долине?
Оден рассказал. И ничего не изменилось.
День прошел. Наступил новый. Все тот же дом, сад, яблони. Обед вот… лосось с грибами. И крохотные пирожки. Тишина, которая не кажется тяжелой.
Оден.
– Эйо… – Он дует на шею. – У тебя там паук.
– Врешь.
– Ага… – И ни тени раскаяния. – Вечером у нас гости… думаю, скорее у тебя.
Я замираю.
– Твой брат…
Приедет забрать меня?
Он нашел способ разорвать эту странную связь, протянувшуюся между мной и Оденом?
Тогда я должна радоваться, но радости нет.
Или все наоборот. Брокк уверился, что связь эта неразрывна, и… огорчения тоже нет. Как и страха.
– Мне кажется, что твой брат меня недолюбливает. – Оден водил носом по моей шее, и оттолкнуть бы, но я сыта и умиротворенна. – Хотя признаю, что у него есть… были на то причины. Да и с моим братом познакомишься.
Вот чего мне меньше всего хотелось бы.
Брокк был мрачен.
Значит, ничего хорошего меня не ждало.
– Здесь… где-нибудь можно переговорить? – Мой брат опять спрятал искалеченную руку за спину.
– В саду… сад красивый.
Я покосилась на Одена, который явно начал нервничать, хотя и пытался притвориться равнодушным. Он кивнул и отвернулся, но продолжал следить за мной через зеркало.
В сад не пойдет, гордость не позволит.
– Он тебя не обижает? – Брокк заговорил первым. Он шел по дорожке, чеканя шаг, и гравий похрустывал под жесткой подошвой военных сапог.