Невидимая Россия
Шрифт:
Николай ничего не ответил и продолжал молча ходить по комнате.
Глава двадцать вторая
НА ПТИЧЬЕМ ПОЛОЖЕНИИ
Прошло несколько месяцев после последнего вызова в НКВД. Павел уже начал надеяться, что угроза удаления из Москвы останется только угрозой. Каждый день, возвращаясь вечером домой, он со страхом ждал какой-нибудь неприятной повестки. Оля похудела и осунулась. — Хоть как-нибудь, да выяснилось бы, наконец, всё это! — думала она. Выясниться всё это могло только в отрицательную сторону и она начинала молиться, чтобы все оставалось
Павел сидел за чаем, когда Анна Павловна открыла дверь и сказала неестественным голосом:
— Павел, тут к тебе.
За маленькой пухлой фигурой старушки высилась зеленовато-серая фигура милиционера. Милиционер вошел в комнату немного смущенный и пытливо посмотрел на Павла. — Я знаю, зачем он пришел, — думал Павел, — но почему он так странно держится?
Оля встала с дивана, вытянулась и замерла, как бы ожидая удара.
Зеленоватые, совсем незлобные глаза милиционера забегали.
— Тут о вас бумага пришла, — сказал он, оглядываясь по сторонам, — у вас была судимость, вам придется переменить паспорт и выехать из столицы.
Он согласится за взятку оставить меня в покое, — понял Павел, — поэтому и пришел на дом. — На минуту им овладело сомнение, — попробовать, предложить… но те об этом узнают и все равно… как бы они не начали игру сызнова! Опять допросы… нет, лучше нелегальная жизнь и открытый бой, чем эта тина!
Милиционер посмотрел на Павла явно сочувственно.
— Вы понимаете, я тут не при чем, — сказал он. — Раньше этого не было. — Последние репрессии и ежовщина смутили даже милиционеров.
— Я всё знаю, — ответил Павел, — скажите, когда я должен прийти? Я выеду сам. Если можно, не ставьте ни о чем в известность домуправление.
— Хорошо, я могу дать вам неделю сроку для устройства личных дел. Через неделю приходите в паспортный отдел.
Павел крепко пожал руку милиционеру.
Найти Свечина оказалось не так легко. С письмом Алексея Сергеевича Павел пошел к литературоведу, сидевшему уже шесть раз в тюрьме за антисоветские стихи, написанные еще в 1918 году. Последнее время его дважды спасало знакомство с Алексеем Толстым.
Литературовед оказался лысоватым мужчиной с острым подвижным лицом и ехидным выражением серых глаз. Встретил он Павла в кабинете, заваленном книгами и рукописями. Прочитав письмо, литературовед сочувственно посмотрел на Павла и участливо спросил:
— Выкидывают из благословенной столицы?
— Выкидывают, — ответил Павел.
— Это хорошо, — успокаивающе сказал литературовед, — значит пока не посадят. Теперь, батенька, сидеть плохо стало: дают не меньше десяти лет и без права переписки — не то, что раньше! Деньги есть?
— Спасибо, пока есть?
— Ну то-то же, а если нет — не стесняйтесь, свои люди! По-моему, Свечин теперь ночует у одного своего приятеля, но адреса его я, к сожалению, не знаю. Вот что — вы с Орловым знакомы?
Орлов был известный переводчик.
— Знаком, но для такого дела недостаточно, а потом Орлов вхож в высокие
коммунистические круги — может быть, с таким делом к нему и обращаться неудобно.— Это ничего, я ему сейчас напишу. Нам нужен только адрес, где теперь ночует Свечин.
Через полчаса Павел входил во двор только что отстроенного дома. Когда он пересекал широкий двор, со стула, стоявшего у одной из дверей, поднялся дворник и вежливо спросил:
— Вы, гражданин, к кому?
Павел назвал фамилию.
— Второй этаж налево, — сказал дворник, внимательно вглядываясь в лицо Павла. В доме живут крупные коммунисты, понял тот.
На дубовой полированной двери квартиры была прибита медная дощечка с одной фамилией. Орловы занимали целую квартиру. Дверь открыла простая пожилая женщина.
— Орлов дома?
— Николая Федоровича нет, дома только Мария Евгеньевна.
— Можно ее видеть?
— Пожалуйста.
Женщина провела Павла в маленькую уютную гостиную. Стены гостиной были покрыты синей клеевой краской, на полу лежал турецкий ковер; кругом полированного, карельской березы столика стояли удобные кресла. Стиль 40-х годов прошлого века. Павел с удовольствием сел в кресло. Открылась дверь и в комнату вплыла очень толстая дама с умным, почти мужским лицом.
— Здравствуйте, — заговорила она густым грудным голосом, подавая Павлу большую пухлую руку. — Николай Федорович сейчас придет, может быть, я могу его заменить?
— У меня к вам письмо от Ильи Сергеевича. Я ищу адрес Свечина.
— Так он ведь живет где-то далеко! — насторожилась Мария Евгеньевна.
— Насколько мне известно, он здесь остановился у одного знакомого.
Раздался звонок.
— Вот и хорошо — это, наверно, Николай Федорович, — обрадовалась Мария Евгеньевна.
Но пришедший оказался не Николаем Федоровичем. В дверь легонько постучали и на пороге появился чистенький старичок, свеже выбритый, в стареньких, но аккуратно выглаженных серых брюках и в черном старомодном пиджаке.
— А, господин профессор! Вы знакомы? — очень ласково обратилась Мария Евгеньевна к старичку.
— Как же — постоянно в специальном зале библиотеки встречались, — любезно ответил старичок.
— Кстати, вы ведь знаете где живет Свечин?
Старичок сделался серьезным и ничего не ответил.
Павел, действительно, очень хорошо знал профессора Волина. Его всегда поражало, как мало отразилась революция на этом человеке. Часто, придя к открытию библиотеки, Павел уже встречал в гардеробе профессора. Старичок аккуратно передавал гардеробщице пальто, зонтик, снимал галоши и ровненько ставил их в угол. — Ничего не скажешь, приятный милый старичок, но напоминающий человека в футляре. Как это он ухитряется жить без всяких невзгод житейских? — подумал Павел.
— А позвольте узнать, молодой человек, зачем вам понадобился Свечин? — обратился профессор к Павлу, чуть-чуть наклоняя голову на бок.
Насколько мне известно, он человек наш — можно ему прямо сказать в чем дело, — решил Павел.
— Меня удаляют из Москвы за старую судимость. Я хотел посоветоваться со Свечиным, где ближе всего от города можно устроиться — он ведь, кажется, сам на таком же положении.
— А позвольте спросить, вы судились по делу историков или нет? — опять спросил профессор и опять легонько повернул голову на бок.