Невинность на спор

И ведь знаю, что она думает о том же, потому что щеки покрылись румянцем, потому что ткань лифака не скрывает сосков.

— Выпей говорю. Массаж будет приятнее, — хочу наклонить бутылку, но ее в миг приоткрывшиеся губы и прикрытые от удовольствия глаза убивают все разумные грани в моем сознании.

Сам делаю обильный глоток вишневого пойла. И как только девки это пьют?

Затем наклоняюсь, продолжая удерживать вес Даши одно рукой и выпускаю струю в приоткрытый рот. Выпил то немного, но кажется уже хмель бьет в голову.

Или это так действуют руки Даши, что она тесно сжимает между бедрами, словно боится, их раздвинуть. Для меня.

Малышева шумно глотает жидкость, и я, не собираясь больше сдерживаться опускаю рот на ее пухлые губки.

Она открывает глаза, но сделать уже ничего не может. Мой язык между зубами, собирает влагу, действует резво, вынуждает ее всхлипнуть и полностью отдаться в мою власть.

Вот такой вот массаж, Малышева. Вот такая вот дружба.

И меня уже кроет. Член болезненно ноет и я расстегиваю ширинку, снимаю часть напряжения. Даю себе глоток воздуха. Выпускаю ее язычок на свободу.

— Марк, не надо, — шепчет она, но я уже не слушаю. Проскальзываю рукой в футболку и нахожу, часто вздымающуюся грудь, сжимаю так, что она резко выдыхает, а я уже мысленно долблю эти сиськи, заливая спермой ее лицо.

Глава 40.

— Марк, Господи, — хнычет она между смачными поцелуями. Между тем, как наши языки грязно вылизывают друг друга, обменявшись слюной.

Даже не помню, когда столько целовался. Когда меня так крутило от простого поцелуя.

Но чего не сделаешь, ради того, чтобы подготовить девочку к траху.

— Марк, это… Это неправильно, — ноет она, а руки уже в моих волосах, кайфово оттягивают. Не так, что больно и врезать ей хочется, а вот прям идеально, словно член за струнки дергает.

— Неправильно сдерживать свои желания, Малыш, – хриплю, предвкушая, как уберу все со стола и трахну ее, задрав ноги за голову, а потом еще долго буду вспоминать, чем закончилась наша с Малышевой дружба. А главное, где.

Только спустя пол минуты понимаю, что она больше не отвечает на поцелуй, а отбивается. Хмурюсь и возвращаю стул в исходное положение.

Как водой облили. Что за хрень?

— Ты ебнутая? – ничего другого в голову не приходит, да и неудовлетворение порядком злит.

Она вскакивает со стула и принимается активно кидать вещи в сумку. Но я ее отбираю .

— В чем дело, я спрашиваю, — уже зло, ничего не стоит нагнуть ее и трахнуть. Вряд ли она долго будет сопротивляться. Только вот изнасилование, не мой метод.

— Отдай сумку! – прыгает эта синичка вокруг меня и злым взглядом прожигает. А ведь только что чуть не дала. И дала, если бы не…

— Даша, ебана в рот! Скажи в чем дело?!

— В малыше! – кричит она и мне кажется, что, где-то я пропустил курс, как общаться с сумасшедшими бабами. Где-то такой точно должны преподавать.

— Каком малыше?

— Ты назвал меня малышом! – объясняет она громко. – Отдай теперь сумку! Я хочу уйти.

Она сгребает остатки еды в урну и рваным шагом выбегает из библиотеки, а я так и стою. Не понимая, чем ее не устроил «малыш» Ну и член неудовлетворенный заправляю в трусы и джинсы.

Иду спросить, что на нее нашло, догнать-то проблемы не составило.

Прижимаю к стене за плечи и заглядываю в глаза.

— Чем плох малыш?

— Тем, что я не малыш! Ты так всех называешь! А я толстая, о чем ты мне усиленно напоминаешь! Значит малышом быть не могу! — орет она и снова пытается вырваться, а я теснее прижимаюсь, и чтобы не дергалась хватаю щеки пальцами.

— Угомонись! Истеричка! Малышом я не называл никого. Только тебя. И поверь, с твоим весом это никак не связано.

— Не верю!

— Да, мне насрать. Думаю, в это ты поверишь больше, — вжимаю ее членом в стену и толкаю язык между зубов, сразу чувствуя сладость вишни и соль слез. И желание проткнуть ее прямо здесь начинает сводить с ума, глушить разум и осознание, что не время, не место и камеры нет.

Но на камеру уже наплевать, главное поскорее в Даше оказаться. Поскорее заставить забыть все, кроме меня.

Глава 41.

Бесконечно крутится: Николаенко.... Мало

Малышева елозит, сопротивляется, снова бьет меня по щеке. Только вот удар не злит, а ведь должен. Никто не смеет меня бить без ответа. А Дашка пусть лупит, потому что удар ее мягкой, прохладной ладошки лучше ласки, лучше касания языка на соске.

— Ну, хватит, — задыхаюсь сам, смотрю в ее осоловелые глаза. Хватит противиться мне. Себе. Откройся. Дай ощутить твой вкус.

Она молчит, просто смотрит, часто-часто воздух сладкий выдыхает. И меня ведет. Снова тянусь к губам. Как в бреду. И током по венам бьет, когда она, наконец, отвечает. Сама. Обнимает, прижимается мягкими, упругими сиськами.

И меня штормит, словно я один в море. На паруснике. Дрифтую на волнах, целуя ее жадно. И переворачиваюсь в лодке, тут же захлебнувшись ледяной водой.

 Тону и сам не знаю, смогу ли выбраться на поверхность. Смогу ли даже после траха перестать ее хотеть.

Языки хлеще плетей лупят друг друга, играются, словно живые. Воздуха в легких все меньше. И кажется, что только Даша сможет меня спасти. Ее обнаженная грудь, воспоминания о которой во рту вкусовые рецепторы до сих пор иголками колит.

Хочется сказать, чтобы уже разделась, но я так боюсь спугнуть это чертово видение. Глажу тело, как одержимый. Стискиваю, словно в страхе, что оно исчезнет. Растворится, как сон по утру.

И я сжимаю титьки двумя руками, слышу протяжный хрип, зарываюсь носом между, как в чашу с коксом и дышу.

Дышу.

Дышу.

Еба-ать.

Кайфую. Большими пальцами глажу твердые камушки сосков, чувствуя, как Дашка дрожит, всхлипывает, царапает кожу на шее.

— Марк… Я больше не могу…