Невостребованная любовь. Детство

– Вся в мать.

Чуть не плача повторила женщина. Николай ещё раз встряхнул женщину и грозным голосом приказал:

– Повтори, щё ты сказала!

До женщины дошло, что от неё требует этот силач.

– Надя хорошая девушка, такая же, как её мать.

– Запомнила? Не слышу. Ещё раз спрашиваю: запомнила, щё сказала?

– Запомнила, – тихо сказала женщина.

– Не слышу, громче говори!

– Запомнила, – громко сказала женщина, боясь пошевелить болтающимися в воздухе ногами.

– Не забудешь и не спутаешься? Не слышу!

– Не забуду и не спутаюсь, – подтвердила женщина.

– Запомни, обидеть её – значит обидеть меня. Запомнила?

– Запомнила!

Закивала головой женщина, голова которой была ниже линии плеч, так выглядело со стороны, ибо фуфайка, за шиворот которой Николай держал женщину на весу, была выше головы.

– Молодец, хорошая бабёнка!

Силач опустил на ноги бедную бабёнку и шлёпнул ладонью ей под зад. Та поспешно отбежала от него, Николай вернулся к Наде, взял её за руку и сухо сказал:

– Пойдём.

– А, может, подождём? – услышал он за своей спиной, обернулся: путь им перекрыли три мужика.

– Подожди-ка, Надежда, ещё щють-щють, – отстранил Николай от себя девушку и с улыбкой добавил, – Не боись, ты же коней на скаку взглядом останавливаешь! Тебе ли бояться? – и с разворота отправил одного мужика в нокаут.

– Вот так-то справедливей будет, а то втроём на одного!

Один из мужиков так же с разворота хотел ударить по лицу пришлого. Николай уклонился от удара, и этот из нападающих по инерции полетел мимо него носом в снег. Второму Николай помог приземлиться на его зад. Тот, что пролетел мимо, успел вскочить на ноги, Николай схватил его за шиворот, своим звериным чутьём уловил, что женщины заволновались, и, не выпуская мужика из рук, вместе с ним отскочил в сторону. Тут же хлестанула оземь жердь, пролетев буквально в сантиметрах от Николая с мужиком. От сильного удара жердь переломилась, одна половина жерди осталась лежать на том месте, где только что стоял Николай с мужиком, а вторую с перекошенной мордой держал в руках тот, который первым получил удар по лицу.

– Ну, ты и дурак! Ты кого хотел убить: меня или этого? – Николай пихнул мужика, которого держал за грудки, к его ногам. Мужик бросил обломок жерди. Плюнул кровавой слюной и пошёл прочь. Николай посмотрел на третьего, тот лёжа скрестил руки на груди:

– Всё, всё – мир!

Когда Николай вернулся к Наде, та, пряча слёзы, укоризненно, как бы упрекая, сказала:

– Треугольник.

До дома дошли молча, молча сидели на разных лавках за столом, который стоял в красном углу там, где эти лавки подходили друг к другу под прямым углом.

– Ну, будет переживать-то! – сказал Николай. – Поженились бы, никто и слова сказать не смел бы. Жили бы втроём в твоей избе, пока Витя школу не закончит. Разве я посмел бы его щем-либо обидеть. После школы уехал бы учиться в город, переехали бы с тобой к моим родителям.

– Я не хочу чужого счастья, – сказала в ответ Надя.

– Не понял? – таким словам искренне удивился Николай.

– Она красивая? – со слезами на глазах на вопрос вопросом ответила девушка.

– Ты о ком?

– Она сказала, вы с ней живёте.

– Понятно. Щё было, то было. Скрывать не стану. Но это в прошлом, я порвал с ней все отношения после первой же встречи с тобой, помнишь в лесу, когда ты коров пасла.

– Она красиво одета, – Надя повесила голову.

– Всего-то? Мне твой сарафан больше нравится!

– Шутишь? Кто она?

– Да дочка председателя нашего колхоза.

– Дочка, – чуть слышно повторила Надя.

Она тоже дочка, и отец её не менее богат, да, видно, сарафан её прирос к ней. Николай не решался что-либо спросить у неё о её родителях. Было и так понятно, что они с братом от разных отцов. Не понятно было лишь, почему люди говорили, что их отцы живы. Он помнил, что Николай – инструктор говорил о том, что Надя не прощает ошибок и боялся задеть за живое. Сказать, что Николай боялся, было бы неправильно, Николай не боялся никогда и ничего: ни молвы людской, ни голода, ни тяжкой работы, ни крутых кулаков. Николай встал, подошёл к любимой, взял её за плечи, поднял с лавки и решительно сказал:

– После Нового года жди сватов. А с Витей я сам поговорю, как мужик с мужиком. Большой уже, поймёт.

У Нади слёзы закапали, и она опустила покорно голову на грудь любимого. Николай тихонько отстранил её и спросил:

– Ты пощёму меня треугольником назвала?

– А ты видел себя со спины?

– Со спины? – перепросил он и засмеялся, – ну, если я треугольник, то ты песочные часы.

Молодые оба засмеялись, забыв все обиды и сомнения, они любили друг друга, и всё прочее большого значения не имело.

Когда до заведующего отделением дошёл слух о драке у базовки, он задумался: «А племянница-то выросла! Поеду в район, надо будет ткань привезти для баб колхозниц».

Наде тоже выдали три метра ситца. Радости её не было предела. Придя домой, она тут же достала платья матери, выбрала одно, другое свернула аккуратно и убрала обратно в сундук. То платье, которое ей более приглянулось, аккуратно распорола по швам. Взяла чугунный утюг, достала из загнива в печи угли, засыпала их внутрь утюга и села ждать, когда утюг нагреется, гладя ладонью и рассматривая ситец. Проутюжила все складочки на частях платья матери, приложила их, как выкройки, на ситец и вырезала все части платья из новой ткани. За одну ночь она на руках сшила себе платье. Конечно, можно было попросить деда, но она не знала, как сказать деду с бабкой, что она собралась замуж. Померила платье – как будто век шила, платье ладно легло по её фигуре.

– Ну, вот и хорошо, а то приедут сватать, не в сарафане же их встречать.

Покрасовалась, полюбовалась сама на себя, наклоняя голову то вперёд, то назад, то с боков рассматривая себя – зеркала-то нет, и сняла платье. Приладила его на плечики в виде палки сантиметров сорока, в центре которой было отверстие, в отверстие продёрнута верёвочка, за эту верёвочку она повесила «плечики» с платьем на гвоздь в стене, закрыв его сверху пелёнкой. Подумала, подумала и решила идти к старикам, без них всё равно никак. Приедут сватать, должен же кто-то из родителей быть.

Дед с бабкой уже были наслышаны о женихе внучки и о драке на ферме. Дед снял очки, исподлобья глянул на внучку:

– Ты что это надумала? Нашла себе мужа! Глаза-то у тебя есть! Мало горя нахлебалась, ещё хочется? Намотаешь с ним соплей-то на кулак! Один в один судьбу матери повторяешь. Зачем тебе это надо? Вон, Николай Граханов, парень степенный, скромный, не верхогляд какой-то. И ты ему нравишься. Чего нос-то воротишь. Вон подружка твоя Валька ему прохода не даёт, умная, наперёд смотрит. А ты всё единым днём живёшь.

– Да за что вы его так, тятя? Вы же его не знаете. А дрался он из-за меня, женщины мне проходу не дают, поносят.

– Так из-за его и поносят. Ты знаешь, сколько таких, как ты, у него? Он сын кузнеца Василия. Ходок ещё тот. О нём судачат во всех деревнях.

– Он сказал, что со всеми порвал отношения, что любит только одну меня.

– У таких любовь не в сердце, а на конце, – парировал дед.

– На каком конце? – не поняла внучка.

– Гулять начнёт, поймёшь.

– Я тоже люблю его.