Невостребованная любовь. Детство

– Что вы! Вам нельзя!

– Да что мне сделается? – удивилась Надя.

– Нельзя, значит, не положено! Просто посидите.

В марте Надя пошла в декретный отпуск, но отгулять месяц не получилось. Не прошло и недели, у неё начались схватки и отошли воды. Муж был на работе, вызвать машину скорой помощи было некому. Телефон далеко, соседей нет. Между схватками Надя одела девочек и отправила гулять на улицу:

– От дома никуда не уходите, но и домой не заходите. Слушайтесь, видите: мама болеет. Хорошо? – наказывала она старшей дочке.

– Хорошо, – ответила Наташа, понимая, что матери действительно больно.

Надя не стала закрывать дверь на крючок – мало ли чего. Постелила за очагом на пол старую, рваную фуфайку и сверху простынь. Понимая, что роды будут скоротечными, потому, как быстро сокращалось время между схватками, она поставила на электроплитку греть воду в большой кастрюле, налив воды немного, чтобы при кипении вода не попала на плитку с открытой спиралью. Приготовила таз с холодной водой, ножницы, шёлковую нить и достала стопку старых пелёнок. Не успела она донести пеленки до закутка за очагом, как начались потуги. Надежда знала по опыту – всё-таки третьи роды, что нужно делать. Взяла горшок детей и села на него. Ещё и ещё одни потуги, и кишечник полностью очистился. Только тогда она отползла к чистой простыне за очагом. Потуги усилились, Надежда скрежетала зубами, стараясь не кричать, она боялась, что её крик могут услышать дети и вернутся в дом. Это было нежелательно по двум причинам: дети могли испугаться, и сам вид родов может оставить в их психике ненужный след, да и ей спокойней, если девочки не мешаются. В больницах, кода у женщин потуги, акушерки всегда кричат на рожениц: «Тужься, тужься!» Надежда сама себя в полголоса подгоняла:

– Тужься! Тужься! Надя, дитя задушишь, тужься! Ну же! – отдышавшись, успокаивала сама себя, – только бы роды были нормальными, а не как со второй.

Головка младенца показалась из влагалища, но плечи никак не хотели проходить. У столов для родов есть специальные ручки, за которые женщина держится, тем помогая себе сильней тужиться. Здесь ручек не было. Лёжа рожать было неудобно, и Надя, видимо, руководствуясь инстинктом, вопреки общепринятым правилам – рожать лёжа, присела и стала тужиться, как тужатся при запорах. Потужившись, она глубоко и шумно дышала, ибо, когда женщина тужится, она не дышит. Чуть отдохнув и отдышавшись, Надя снова начинала тужиться. Ребёнок выскользнул и лёг на окровавленную простынь. Надежда увидела, что это мальчик. Облегчённо выдохнула, ещё несколько раз глубоко вздохнула и приподняла сына. Осмотрела ребёнка. Ребёнок был достаточно крупный, на ручках и ножках складочки, словно перетянуты мышцы ниточками, но далеко не столь крупный, как вторая дочка. Надежда очистила лицо младенца и рот, стала дуть в рот младенцу. Младенец закричал – это верный признак того, что с младенцем всё в порядке. Она взяла нитки, туго перевязала пуповину младенца, затем ножницами перестригла пуповину выше перевязанного места сантиметров на пять. Дотянулась до пелёнок, завернула младенца. Приподнявшись, положила маленький свёрток с младенцем внутри на кровать.

Теперь нужно было успеть извлечь послед до того, как дети вернутся. Дети слышали странный плач в доме, но не решались зайти. Стояли на ступеньке крыльца. Таня во всём слушалась старшую сестру и ждала, поглядывая на неё, что та скажет. А старшая стояла подбоченившись, раздумывая, как поступить.

Женщина потянула за пуповину и послед вышел:

– Слава тебе, Господи! – выдохнула роженица.

Она ещё на эмоциях, не чувствуя боли, свернула простынь вместе с последом и кинула в печь, туда же отправила и окровавленную фуфайку. Выключила плитку, добавила в холодную воду в тазу кипяток, проверила температуру воды, обмакнув в воду свой локоть. Распеленала сына и, держа его над водой одной рукой, другой обмыла младенца. Мальчик, словно тряпка висел на ладони матери и как мог, громко кричал, высказывая своё негодование к такому бесцеремонному отношению матери к нему. Снова услышав крик младенца, старшая девочка, не раздумывая, вбежала в дом, а за ней и младшая. Ошеломлённые маленькие девочки застыли у двери. Они видели, как мать вытирает крохотного мальчика пелёнкой, затем ловко запеленала его. Положила сына на кровать и легла рядом, только тогда заговорила с дочерями:

– Ну, что вы там стоите? Подходите, посмотрите, какого брата вам аист принёс, пока вы гуляли.

Девочки тихонько подошли, встав на цыпочки, заглянули через мать на маленький свёрток, который продолжал кричать. Мать откинула угол пелёнки, и девочки увидели красное, сморщенное личико младенца.

– Фу! – сказала Наташа, – какой некрасивый, куклы лучше!

– Он живой, а куклы нет, – возразила Таня, которой ещё не было трёх лет.

– Аха, живой! Вон что орёт, замучаешься водиться. Тебе-то что? Ты маленькая и ничего не понимаешь, а я не хочу водиться.

Наташа надула губы и отошла от кровати, постояла минутку и улизнула на улицу.

– Мама, я не видела, когда птичка прилетела. Мы стояли на крыльце, дверка закрыта, птичек не было, – сказала Таня.

– Аист прилетел через окно, а не через двери, – ответила мать, девочка посмотрела на окна, подошла к одному окну, к другому, к третьему. Пошла к окну, что находилось во входной стене, напротив очага. Внимательно осмотрела и это окно, девочка осталась недовольна. Все окна запечатаны, заклеены на хозяйственное мыло нарезанными ножницами полосками газет, были заклеены даже трещины на стёклах. Девочка вернулась к матери:

– Там нет шелок, там везде стекло, как птичка могла прилететь? – девочка не выговаривала букву «щ».

– Аисту, который приносит детей, форточки не нужны, он волшебный, – пояснила мать.

– Волшебный? Он какой?

– Он белый.

– Он большой? Он как собака?

– Почему «как собака»?

– Но мальчик тяжёлый, большой! – девочка развела руки врозь, и сама, глядя на свои ручки, глазами отмерила размер младенца.

– Он волшебный, его не видно, какой он.

– Ты его не видела?

– Нет, – еле слышно ответила мать.

– А кто тебе сказал, что он белый? – не замолкала Таня. Мать не ответила.

Надежда почувствовала, что засыпает, она знала – это плохо. Малыш перестал плакать и тоже заснул. Через полчаса пришёл Николай с работы, хотел поздравить жену с сыном, но она не реагировала на его слова и прикосновения. Николай перепугался, выскочил раздетым и побежал за живую изгородь на улицу города к телефонной будке… Скорая увезла роженицу и младенца в роддом.

Николай был счастлив и, пока жена была в роддоме, устроил столярную мастерскую в доме. В городе было проще купить доски, бруски и фурнитуру. Николай сам смастерил из досок и брусков шкаф для посуды и круглый стол. Шкаф состоял из двух частей: нижний залавок с двумя дверцами и полками внутри, верхняя часть шкафа устанавливалась над нижним со стороны стены на доску, а ближняя часть шкафчика держалась на купленных в магазине выточенных ножках. В верхней половине было также две дверцы, но со стеклянными вставками, внутри полочки. На задней стенке был брусок с пропилами, в которые вставлялись вилки и ложки. Верх шкафа венчал орнамент в виде выпиленного лобзиком узора. Круглый стол был разборным. Он раздвигался посередине и из его нутра выдвигались две половинки. За счёт брусков эти половинки укладывались в центре стола, а раздвинутые полукруги были с краёв. Стол раздвигали, когда приходили гости, в раздвинутом виде стол был приличных размеров. Этот круглый стол всегда стоял в центре комнаты.

Николай предложил жене назвать сына в честь его самого – Николаем. Надя возразила:

– Хватит на мою жизнь Николаев: Дед Николай, ты Николай, у Нины муж Николай, второй сын у Любы Николай.

Николай понял, почему жена не хочет называть сына Николаем, и предложил назвать Сергеем, Надя согласилась.

Примерно в это же время Нина, младшая тётя Нади, родила мальчика. Нина работала врачом в детской областной больнице. Компетентным и уважаемым получился из неё доктор. Долго у неё с мужем Николаем не было детей. Наконец, Нина забеременела, свекровь с мужем «надышаться на неё не могли». Но роды были очень тяжёлыми. Нина никак не могла разродиться, матка не открывалась. Перед врачами встал вопрос: спасать жизнь роженице или ребёнку? Решили спасать женщину, а ребёнка вытягивать из утробы матери щипцами. За головку вытянули младенца, младенец был ещё жив. Спросить роженицу о судьбе младенца нельзя было, она была без сознания. Спросили мужа и свекровь, объяснив ситуацию:

– Мы сделали всё, что могли. В противном случае погибли бы оба: и мать и ребёнок. Вы должны принять осознанное решение: спасать жизнь ребёнку или нет? У него нет шансов на нормальную жизнь. Вероятней всего, он будет обездвижен на всю жизнь. У него повреждена голова и мозг.

– Вы нам ещё предложите самим убить его! – возмутилась свекровь роженицы.

– Его не нужно убивать, он нежизнеспособен. При родах он получил травмы, несовместимые с жизнью.

Муж Нины, Николай, взял мать за плечи и сказал:

– Сохраняйте моему сыну жизнь. Нина детский доктор. Она нам не простит, если мы пойдём у вас на поводу.

– Ещё раз прошу нас простить. Мы сделали всё, что могли. Но врачи не Боги.

Сына назвали Владиславом. Мальчик не слышал, не видел. Не держал головку, не мог ни повернуться, ни пододвинуться, только хаотично шевелил ручками в воздухе. Нина с болью в сердце ухаживала за сыном, ласково разговаривая с ним, строго выполняя всё необходимое для поддержания жизни изуродованного мальчика, что сама, как врач, назначала ему. Многие годы кормила и поила его с ложечки. Делала массаж, таскала на руках на прогулку, ставила бесконечные уколы в тельце, похожее на скелет…