Невозможное завтра
Шрифт:
– Что ты видишь? – приближаюсь к нему. Я могу учуять запах мыла чайного дерева, которым он пользуется. Я хочу пробежать пальцами по темным запутанным волнам его волос.
Он вертит в руках ручку.
– Вот, – наконец-то говорит он. – Я вижу ее. Она вся серебряная.
– Что ты видишь?
– Твою душу, – отвечает он.
Я вырываю свою руку.
– О ч-чем ты говоришь?
– Господи, Кайли. Что не так? – Он выглядит задетым.
– Просто услышать от тебя такую вещь очень странно, – отвечаю я, потирая руку. На ней царапина от острого угла микроскопа.
– Об этом мне рассказывал мистер Шоу, – объясняет
Я заставляю себя оставаться спокойной. Я понимаю, что ему необходимо поговорить о Кире. Он скорбит по другу. Ной не виноват, что не имеет ни малейшего представления о том, что на самом деле Кир жив – или о том, каким монстром он является.
– Я не знала об этом, – вру. Я помню сверкающую улыбку Кира в марте 1907 года, когда были опубликованы исследования доктора МакДугалла.
Видишь, Сера? Современная наука наконец-то поняла то, о чем знали алхимики сотни лет.
Ной откидывается на хрупком викторианском диване, оставляя микроскоп. Я сворачиваюсь клубочком возле него, и он обнимает меня за плечо.
– Да, мистер Шоу рассказал мне, что между духовным и физическим миром нет никакой разницы. Он сказал, что большинство людей воспринимают алхимию как дешевый фокус. Превращение свинца в золото – звучит эгоистично, не так ли? Как... эквивалент средневековой аферы разбогатей-по-быстрому. – Он поглаживает мои волосы, я прикусываю язык. – Но это нечто большее. Когда алхимики говорили о превращении одной вещи в другую, они также подразумевали и духовное преобразование. Это было благородно.
В моем рту чувствуется привкус горечи.
– Они искали бессмертие. Не думаю, что что-то еще может быть более эгоистичным.
– Не думаю, что это эгоистично, не по отношению к ним. Это зависит от того, как ты поступишь, воспользуешься этим во имя добра или зла. – Он делает паузу. – Многие вещи можно охарактеризовать таким же образом, я полагаю.
– Если подумать, бессмертие ужасно. – Мое горло распухло от непролитых слез, и я с трудом глотаю. – Можешь ли ты представить, какого это – быть вынужденным оставаться молодым, наблюдать за тем, как все, кого ты знаешь, умирают? Насколько бессмысленной покажется жизнь, если ты видел такое?
Ной обхватывает меня крепче своей рукой.
– Эй, – говорит он. – Что случилось?
– Ничего, – шепчу я. Теперь, когда я попробовала бессмертие на вкус, мне не хочется больше обсуждать с Ноем алхимию, несмотря на риск. Мое сердце жаждет рассказать ему обо всем, позволить ему увидеть, какую ношу я храню внутри. Все мои слезы, все мои жизни.
Он так близок к истине и даже не знает об этом.
– Разумеется, бессмертие будет терпимым, если ты выберешь правильного человека, с которым его можно разделить, – говорит он, и мое сердце замирает. Я смотрю прямо перед собой, но закрываю глаза, когда он поворачивается и целует меня в щеку.
– Ты бы выбрал его, если мог? – мой голос едва слышен.
– Выбрал, – отвечает он. – Может, я слишком романтичен в этом отношении, но для меня бессмертие означает свободу.Тебе не нужно стареть. Не нужно ходить на работу, которую никогда не желал. Не нужно сожалеть о тех местах, в которых не побывал,
вещах, которых упустил. Ты можешь действительно, истинно следовать своим мечтам. Многие люди проживают свою жизнь куда ужаснее.В его словах есть доля правды, которая резонировала с серебряными нитями моей души.
– Звучит так, будто мистер Шоу дал тебе возможность о многом поразмыслить. – Говорю я. – Я начинаю понимать, насколько он был важен для тебя. – И я действительно так считала. Кир знал, как сыграть с Ноем, горько поминаю я. Он знал, каким заманчивым это покажется для парня, чья семейная жизнь разваливается на части, умного, чувствительного и страстного парня, чей мир был просто слишком мал.
– Вчера мне приснился сон о нем, – говорит он, и я напрягаюсь. – Мне приснилось, что он был в моей комнате, сидел на столе. Что было очень странным – он выглядел совершенно по-другому. Несмотря на это, я каким-то образом все равно знал, что это был он.
По голой коже пробегают мурашки.
– Странно, – говорю я, борясь с желанием спросить, как выглядел Кир во сне.
– Но знаешь, что самое странное? Полиция так и не нашла его тела. Что заставляет меня задуматься. – Он запускает свои руки в волосы.
– Заставляет тебя задуматься о чем? Отдел по убийствам Окленда довольно загружен, знаешь ли. Я уверена, что, в конечном счете, они найдут его. – Уверена, что они не найдут.
Он качает головой.
– Не совсем так. Они прочесали озеро. То есть, его смерть подняла шум. Хладнокровно застрелили учителя государственной школы - новости, которыми люди сыты по горло.
– К чему ты клонишь? – спрашиваю я, почти боясь услышать его ответ.
– Ты скажешь, что я сумасшедший, – говорит он, вскакивая с дивана и начиная ходить туда-сюда.
– Не скажу, – говорю я ему. – Клянусь.
– Может быть только два варианта. Первый – кто-то не хочет, чтобы полиция нашла его тело. Или же он все еще жив.
Мое сердце начинает колотиться.
– Были свидетели, – говорю я, мой голос дрожит.
– Но, может быть, свидетели похитили его и выдумали всю историю об убийстве, чтобы замести следы? Или, возможно, они были его сообщниками и помогли ему подделать свою смерть. – Он перестает расхаживать и обхватывает себя руками.
– Зачем ему так поступать? – Мне не нравится, куда идет этот разговор, но меня охватывает пагубное желание продолжить его, точно так же, как когда люди не могут перестать смотреть на автокатастрофы.
– Кто знает? Парень явно был гением. Тем не менее, зачем он преподавал биологию в старшей школе? Может, когда он не нашел девушку, которую искал, ему захотелось исчезнуть и начать все заново. Может он подумал, что Серафина уехала из Беркли. Или, может...– он посмотрел мне в глаза, – он наконец-то нашел секрет бессмертия. – Он усмехается, как будто сказал что-то забавное, но меня трясет.
– У меня от тебя мурашки, – говорю я. – Сядь рядом со мной.
Он подчиняется, и я сразу же согреваюсь до глубины души.
– Спасибо, что выслушала, – говорит он, беря мое лицо в ладони.
Раздается, пугая меня, звон колокольчиков над входной дверью. Я вытягиваю голову, чтобы увидеть, как в магазин заходит брат Кайли.
– Извините, что прерываю вас, голубки, – говорит он с улыбкой, в которой читается все, кроме сожаления.
– Привет, Брайан, – неловко произносит Ной.