Невская битва

— Предлагаю поединок с лучшим из ваших рыца­рей. А если я убью его, пусть другой выйдет. И так до тех пор, пока кто-то не убьет меня. А после меня на тех же условиях будет биться мой брат.

— Это благородно, — отвечал им Александр. — Но я сей турнир отменяю. За вашу доблесть я вас, псы-бра­тья, хочу отпустить на все четыре стороны. Ступайте к Андреасу фон Вельвену и передайте, что окончилось бесчинство немецкое на Русской земле. Если он хочет воевать со мною, пусть идет, и мы сразимся. А если не хочет, то я временно оставляю за вашим орденом Юрь­ев, который вы бессовестно переименовали в Дарбете, оставляю вам пока и крепость Медвежью Голову, кою вы именуете почему-то Оденпе. Но от берега Омовжи, или по-вашему Эмбаха, до Пимжи, Изборска и Пскова отныне вновь наши владения. Обещаю в это лето ни Медвежью Голову, ни Юрьев у вас не отвоевывать.

На том и отпустил их. Двоих только, а остальных немцев и чудь пленную, сковав, велел отправить в Нов­город в подарок господе. Хотел и псковских бояр-из­менников туда же послать, пусть, мол, господа сама с ними разбирается, но все воеводы и жители псков­ские уговорили его не делать этого, а тут же, во Пскове, самому и решить их жалкую участь. Он подумал и со­гласился. Их отдали толпе, и вскоре, растерзанные, они болтались на веревках вдоль кромских стен.

Легкое взятие Пскова сильно взбодрило всю Алек­сандрову рать. Ни один из знаменитых витязей не по­гиб во время изгона, да и всех-то погибших набиралось не более трех десятков простых воинов. Зато немцев, чуди и переметных псковитян побито было сотни две, никак не меньше. Архиепископ Спиридон в главном храме Мирожского монастыря пел Александру много­летие пред чудотворной иконой Богородицы и величал его, именуя благоверным князем Александром, побе­дителем Невским, Копорским и Псковским. Шел Ве­ликий пост, и потому праздновать возвращение Пскова было неуместно. Проведя здесь несколько дней, Алек­сандр двинулся на Изборск и овладел древним градом Трувора еще легче, чем Псковом. Здесь он вновь встре­тился с псами-братьями, недавними псковскими фог­тами. Они передали ему слова местера о том, что в сие лето немцы овладеют и Псковом, и Новгородом, и По­лоцком, и даже самим Переяславлем. Воеводы в ярос­ти требовали повесить братьев, но князь вновь отпус­тил Петра и Людвига подобру-поздорову.

Сюда, в Изборск, в самый канун Благовещения пришло к нему известие от Саночки. О том, что княги­ня благополучно родила, но не второго сына, как ожи­далось, а дочь, которую в первый день марта окрестили и назвали Евдокией. Князя сия новость развеселила:

— Вот и славно! Будет теперь мой бабёныш в пол­ном женском окружении!

В тот же день он вышел из Изборска и перевел свою большую рать на берега Пимжи. Здесь вместе со Спи-ридоном он посетил троих монахов-отшельников, жи­вущих в глубоких пещерах, или, как здесь говорили, печорах. С ними они и вспоминали Благовещение Бо­городицы. Шел мокрый и липкий снег, сугробы стали подтаивать, и Александр даже пригорюнился, что при­дется возвращаться в Изборск и там пережидать отте­пель, там встречать немцев. Но на другой день стало холодать, а затем и вовсе вернулись морозы. Войско двинулось дальше, вышло к берегу Псковского озера, поднялось вверх до Колпина и остановилось в селе Вербном, в месте впадения в озеро реки Медовой. Здесь дозорные донесли, что войска немцев идут им навстре­чу и расстояния осталось никак не больше полутора по­прищ. Морозы еще больше усилились. От Вербного Александр повел полки на Ряпин, и тридцатого марта произошло столкновение передовых полков его войска с передовыми полками ордена — Мостовский бой, в ко­тором погиб Домаш и были смертельно ранены Кербет и Савва. Тело Домаша Твердиславича его отроки в тот же день повезли в Новгород, Кербет умер в селе Узмени и оттуда его повезли в Тверь, а Савву оставили умираю­щим в Узмени.

Первого апреля Александр двинулся на полночь к Омовже — туда, где восемь лет тому назад они с от­цом разгромили и пустили под лед тысячное войско, возглавляемое ритарами, именующими себя Христо­вой милицией и братьями по мечу119 . Потом сей орден Милиции-Христа был окончательно разбит жмудью и земгалой неподалеку от городка Сауле120 .

Ему казалось, что, если повторить битву в том же месте, гибель немцев будет неотвратимой. И все же чу­тье подсказывало, что дважды невозможно ступить на лед одной и той же реки, чтобы пустить под сей лед своих врагов. Где-то глубоко в душе он уже знал, что сражению уготовано место на льду Чудского озера.

Так и получалось. Хитрый Андрияш угадал замысел Александра и преградил ему дорогу к заветной Омовже. Повернувшись, Ярославич вышел к озеру и перевел войска на противоположный берег. Это было вчера, а сегодня огромная, почти двадцатитысячная рать готовилась к решающему сражению, раскинув­шись на несколько верст от Кобыльего Городища при устье реки Желчи, вдоль островов Горушка, Городец и Озолица121 до поворота на Узмень.

Александр повернул Аера и вновь обратился взо­ром в сторону того берега, на котором стояли немцы. Желтое, почти весеннее солнце весело и озорно проса­чивалось сквозь морозную пелену воздуха. Князь глу­боко вдохнул, выдохнул и сказал:

— Стало быть, так, брате Андрюша, Ядрейко Яро­славич! Слушай меня внимательно.

— Слушаю, Саша, — тихо и покорно ответил Ан­дрей.

— Тебе поручаю крыло ошую от чела. Там. — Он указал на пространства вдоль берега слева от них. — Ты со своими двумя тысячами, суздальский полк Ратислава, полки муромские и гороховецкие… Доста­точно, около четырех тысяч вас наберется. Будете сто­ять у входа в Узмень и ударите тогда, когда я, стоя на Вороньем Камне, подниму золотого владимирского льва — знамя наше. До того мгновения стоять терпе­ливо и не встревать. Понял, браточек?

— Понятно, Саша.

— Теперь вы, Таврило и Сбыслав.

— Слушаем! — взволнованно отозвался Олексич.

— Вам поручаю самое главное — чело. Вы с ваши­ми полками встанете здесь, где мы стоим сейчас.

— Ясно.

— Себе возьмите нижегородские, городецкие и юрь­евские полки Святополка Ласки, ярославцев и костро­мичей Ярослава Ртище, тысячу владимирцев Елисея Ве­тра да москвичей, коими Ванюша Тур распоряжается. Это еще не все. Сюда же поставите смоленские,тверские,

торжковские полки. Яков!

— Аз есмь.

— Ты тоже здесь встанешь со своими полочанами и торопчанами. С воеводой Раздаем. А в самую середи­ну поставите новгородцев, которых я вам сюда дам. На них и на вас будет задача сдержать натиск немец­кой свиньи, когда она рылом своим вобьется. Медлен­но отступать, окружая клин немцев, а потом вдруг дать им прорваться, показать, будто дрогнули, а тут и мы с двух крыл ударим. Самое тяжелое дело вам по­ручаю. Тебе, Гаврило, тебе, Яков, тебе, Сбыся.

— Дозволь и мне здесь стоять, — попросил Ратша.

— Нет, — резко отказал князь. — Я и так сюда уже не меньше восьми тысяч войска наговорил. Ос­тальные, мы, стало быть, будем стоять на Городце, на Озолице, на Сиговице. Стоять и ждать, пока знамя со львом в небо не взойдет. Тогда с двух сторон на не­мецкую свинью ударим. Таков весь мой замысел. У ко­го еще какие соображения есть?

Соратники молчали, вздыхая и обдумывая все, что сказал Александр. Он по очереди вглядывался в их лица и видел, как они мысленно перебирают обозначенные им расположения полков, и вроде бы все сложилось в его замысле так, как надо. Ему и самому было удиви­тельно то, как он вдруг все распределил. Все, о чем он ду­мал в последние дни неясно, вдруг выстроилось само со­бою и теперь казалось стройным и разумным.

— Мое разумение таково, что лучшего построения и не придумать, — первым признался Яков, и это бы­ло особенно приятно Александру, потому что ловчий обладал несравнимым охотничьим чутьем.

— Если и все другие такого же мнения, вернемся в Кобылье Городище и соберем общий совет воевод.

— А у меня есть вопрос один, можно его задать? — спросил Ратисвет таким голосом, что Александр тот­час догадался — сейчас что-нибудь смешное спросит. Красиво и ладно петь, в отличие от незабвенного Ратмира, сей юный отрок не умел, но зато обладал весьма острым умом и умел так пошутить, что в самый тяжелый и грустный час мог выдавить из людей если не смех, то хотя бы улыбку.

— Ну-ну? — разрешил Александр, предвкушая искру Ратисветова остроумия.

— Вот у немцев построение именуется свиньей, и ты, светлый княже, все твердишь: «Нападем на не­мецкую свинью с двух сторон». А ведь сейчас Великий пост. Хорошо ли нам будет такою свининой разгов­ляться?

— Ничего, Спиридон благословит, — ответил Александр, трогая коня своего. Все рассмеялись и по­ехали следом за князем.

Ехали молча, у Александра в животе заскреблось от голода. С утра, как поели в Кобыльем Городище ржаной солодухи с горячим хлебом, так с тех пор ма­ковой росинки во рту не было. К обеду хозяева обеща­ли наварить разнообразие каш, чтобы все могли насы­титься вдоволь, ибо на завтра, на день битвы, назна­чался наистрожайший пост до самого одоления, аще таковое произойдет.