Невыносимая шестерка Тристы

Моему телу совсем не требуется времени, чтобы пошевелиться.

— Расскажи о своем первом разе, — игривым тоном прошу я, затаив дыхание, когда ее соски становятся твердыми под моими пальцами.

Не знаю, в раздевалке, душе или отеле случился наш первый раз, но я чертовски хорошо знаю, что он произошел со мной.

Она снимает со столбика кровати мой черный цилиндр, реликвию из кучи мусора, когда мы в прошлом году сортировали старые костюмы для пожертвований, и надевает его себе на голову. Нижнее белье, футболка, растрепанные волосы, рассыпанные по плечам… Боже, она такая горячая.

Кончиками пальцев она дразняще проводит по моему телу.

— Хмм, я всегда думала, что мне придется приложить огромные усилия, — вздыхает она. — Я бы точно знала, когда это произойдет. Я бы все контролировала, спланировала бы каждую мелочь. — И она перечисляет на пальцах: — Местоположение. Музыку. Контрацепцию. Образ, чтобы выглядеть на все сто. Я бы сделала все, что в моих силах, чтобы сделать его идеальным.

Я могу себе представить, что она даже выбрала бы наряд. Клэй — зануда.

— Но вместо этого идеальный момент нашел меня, — ее голос становится мягче, но она при этом остается серьезной. — Я не могла остановить его.

Я просовываю ладони под ее руки, и мы тянемся друг к другу, Клэй опускается, а я поднимаюсь, пока ее руки не обхватывают меня, и мы не падаем на кровать. Шляпа слетает с ее головы.

— Она была лучше, чем я представляла, — говорит она мне в щеку. — Ничто не могло оторвать меня от нее.

Ничего. Как трудно было бы остановиться, если бы она попросила меня об этом в гостиничном номере. Я бы остановилась, но это причинило бы мне боль. Мы не включали музыку. Мы были не одни. Мы не планировали это, и мы обе были растрепаны. Ничего не соответствовало ее представлению о совершенстве, потому что ты понимаешь, что все, чего ты в конечном итоге хочешь, — это последнее, чего ты ожидаешь.

Но это оказалось идеальным. И, боже, безумно приятным.

— Я мечтала о ней задолго до того, как мы это сделали, — признается она. — Иногда я запирала на ночь дверь и снимала с себя одежду.

Разряд сбивает меня с ног. Хоть она и питала ко мне ненависть, она мечтала обо мне.

Клэй кладет голову мне на плечо, ее губы щекочут мою шею.

— Я хотела почувствовать одеяло на своей коже, как если бы я была с ней в постели.

Как сейчас. Смех моих братьев слышится с лестницы, и мне хочется, чтобы мы с Клэй остались в доме одни, потому что я устала беспокоиться, что нас прервут или застукают.

Но я уже чувствую, как она становится тяжелее, а ее речь — сонной. Завтра у нас занятия.

— Тебе снилось то, как я обнимаю тебя вот так? — спрашиваю я ее.

Клэй кивает. Только в моем сне ты начальница, а я твоя помощница, и мы летим в Нью-Йорк в командировку на выходные. Довольно горячо с твоей стороны злоупотреблять своей властью надо мной в постели, когда я просто принесла тебе бумаги на подпись в твою комнату той ночью, но потом…

— Да?

Она на мгновение задерживает дыхание, а потом шумно выдыхает.

— В самолете я была в водолазке.

Я поднимаю брови.

— В черной, — выдавливает Клэй. — Я. В черной водолазке. И ты заставила меня собрать волосы в хвост, как у Арианы Гранде, а ты знаешь, я не очень хорошо выгляжу, когда волосы убраны с лица. Это было ужасно.

Я трясусь от смеха, прижимаю ее ближе к себе. Я чувствую, как она улыбается мне в шею.

Запустив пальцы в ее волосы, я притягиваю ее губы к своим.

— Мне нравятся хвостики, — говорю я, почти прикасаясь к ее губам. — Мне стоит разобраться с тобой.

Клэй дрожит, и мы целуемся, все сильнее углубляя поцелуй. От представления того, как я накручиваю ее волосы на кулак, как она стоит на четвереньках… У меня сводит живот.

— Как насчет того, чтобы ты приснилась мне сегодня ночью? — спрашиваю я. — Я буду думать о том танце до конца своих дней.

Она один раз кивает.

— Хорошо, — судя по голосу, она довольна собой.

Не думаю, что для моих братьев танцевали эротический танец, за который они не платили. В последнее время мне нравится моя сексуальная жизнь. Я осторожно выскальзываю из-под нее.

— Я сейчас вернусь, хорошо? — оставляю поцелуй на ее скуле — Поспи немного.

— Ладно.

Она подкладывает под голову подушку, оставаясь на животе поверх одеяла. Я натягиваю черные хлопчатобумажные шорты, через широкую белую майку немного просвечивается фиолетовый лифчик, но они с этим смирятся. Мне нужно попить.

Нам нужно попить.

Я подхожу к двери.

— Лив? — зовет она.

Я останавливаюсь, поворачиваю голову, моя рука уже лежит на ручке.

— Прости, — говорит Клэй.

Я изумленно качаю головой.

— Теперь это твоя новая привычка? За что ты извиняешься на этот раз?

— Ты сказала, что тебе было пятнадцать, — объясняет она. — Мы были уже знакомы. Я уже тогда хотела тебя.

Когда я потеряла девственность на заднем сиденье машины.

— Тебе следовало быть со мной на том карнавале, — добавляет она.

В горле появляется комок. Мне бы это понравилось. Чтобы она раньше поняла, так будет лучше. Мы могли бы стать счастливее много лет назад.

Но Клэй причинила мне боль в равной, если не большой, степени, чем кто-либо другой, так что кто может сказать, что все было бы по-другому. Возможно, тогда она тоже разбила бы мне сердце. Это всегда риск.

— Спи, — повторяю я. — Сейчас вернусь.

Я ухожу, тихо закрываю дверь и спускаюсь по лестнице, босыми ногами собирая грязь, которую оставили мои братья. Я ругаюсь себе под нос, понимая, кто должен будет это все убрать.

— Ты видел, как он хромал? — я слышу крик Трейса. — Я был как… бум! Я чуть не сломал его чертову шею.

Я прохожу мимо них по гостиной, беру чашку и наливаю в стакан немного воды из кувшина.

— Я рад, что ты этого не сделал. Мы с ними не закончили.

— Тут ты прав, — добавляет Айрон. — И я надеюсь, они, черт возьми, придут сюда. Боже, пожалуйста.

Я возвращаюсь в гостиную, на телевизоре включен фильм «Кастлвания» на малой громкости, в то время как Трейс закидывает ноги в ботинках на кофейный столик, опрокидывая пустые пивные бутылки.

Они пьяные. Но, по крайней мере, в безопасности. Я подхожу, беру одной рукой три бутылки за горлышко и выбрасываю их в мусорное ведро. Я плюхаюсь на диван рядом с Трейсом, Айрон с другой стороны от него, а Даллас сидит в кресле.