Невыносимая шестерка Тристы

— Прости, я не пыталась тебя испугать, — с улыбкой говорит она, и я замечаю на ее губах тонкий слой розового блеска. — Я Хлоя. Мы вместе ходим на математику.

Она протягивает мне руку и стоит так близко, что волосы на моей руке соприкасаются с ее волосами. Во мне нарастает настороженность.

— Точно. — Я кладу тренировочную одежду в спортивную сумку, чтобы забрать ее домой и постирать. — Ты из Техаса. Как тебе у нас?

Она пожимает плечами, ее темно-синий свитер-жилет Мэримаунта не тот, что мы на самом деле носим, но мне нравится ее ретро-стиль.

— Пока осваиваюсь.

— Да, я слышала, что в Техасе у людей мания.

— Мания? — переспрашивает она. — На что?

Я вытаскиваю пенал.

— На то, что они техасцы.

Она широко улыбается и кивает.

— С этим не поспоришь. Сначала техасец. Потом американец.

Хоть у нее нет южного акцента, она определенно из города. Вероятно, из большего города, чем Сент-Кармен.

Я закрываю шкафчик, наконец смотрю на нее и замечаю, что она не отрывает от меня взгляда. Я напрягаюсь, не уверенная, показалось мне это или нет. Осматриваюсь в поиске Лив.

— В любом случае, — продолжает она, — я просто хотела представиться. И узнать, нужен ли тебе напарник? Или какая-нибудь помощь с производными и интегралами?

Напарник? С появлением гугла такое еще существует?

Она смеется:

— Ладно, это мне нужна помощь с производными и интегралами.

Вот оно что.

— Ну, я не гений, — отвечаю я, — но думаю, две головы лучше, чем одна.

Но время с новой подругой означает время, которое я не смогу провести с Лив, и я не могу решится на это прямо сейчас.

Я пытаюсь придумать причину отказаться, но затем я замечаю, как позади Хлои подходит Лив.

Она встает рядом со мной, ее волосы заплетены в две французские косы, которые я сделала ей сегодня утром. Она прислоняется плечом к шкафчикам и пронзает Хлою взглядом.

— Извини.

Ее тон голоса спокойный, повелительный и лишенный терпения, и я сдерживаю улыбку, даже когда румянец заливает мои щеки.

Глаза Хлои вспыхивают, когда она переводит взгляд на меня, а затем снова на Лив, и я поворачиваюсь, закрывая замок на своем шкафчике.

Неловко.

— Увидимся позже, — прощается она, и, когда я снова разворачиваюсь, она уже ушла.

Я хмуро смотрю на Лив, но я уверена, что она видит веселье в моих глазах.

— Она просто хотела поздороваться.

— Она может отвалить.

И этот взгляд, тон голоса: собственнический и ревнивый, и все это из-за меня — разжигают во мне огонь.

— Иди в туалет, Клэй, — бормочет она, потирая воображаемый зуд на подбородке, пытаясь выглядеть незаметной в школьном коридоре.

Бабочки порхают у меня в животе, и я медленно прохожу мимо доски объявлений специальных комитетов и целующейся пары. Я толкаю дверь раздевалки и направляюсь в туалет.

Я думаю, что Лив нравится наш секрет, и, хоть я и благодарна ей, потому что просто хочу, чтобы она была со мной, я должна обдумать вопрос, почему она не прилагает больше усилий, чтобы раскрыть нашу связь. Я знаю, она сказала в отеле, что это, вероятно, не перерастет в отношения, учитывая, что мы обе через несколько месяцев уезжаем в колледж, но что-то не дает мне покоя. Вчера ночью я призналась ей в любви. Непонятно, забыла ли она, игнорирует ли это, или думает, что я солгала, но, когда она призналась в ответ, то сказала, что пошутила, так что это не считается. Она не призналась в ответ — не по- настоящему — и я не понимаю, почему мне немного больно от этого.

Часть меня хочет, чтобы она боролась за меня. Чтобы потребовала, чтобы мы шли по школьному коридору, держась за руки.

Лив проверяет кабинки, чтобы убедиться, что мы одни, а затем следует за мной в одну из них. Дверь запирается, и мои книги в беспорядке падают на пол прямо перед тем, как она тянет меня в свои объятия.

Скользнув рукой ей под юбку, я прижимаюсь к ней всем телом, пока она обхватывает руками мое лицо, и мы целуемся. У меня вырывается стон, пользуясь тем, сколько секунд у нас есть наедине, чтобы дать ей понять, как мне приятны ее действия. Ее язык ласкает мой, и я ощущаю ее аромат и арбузный вкус ее блеска для губ.

— Моя, — тяжело дыша, произносит она, проведя большим пальцем по моим губам. — До окончания школы. Хорошо?

— Да.

Оливия приподнимает мой подбородок и медленно целует меня в шею.

— Никто не должен знать об этом кроме тебя.

— Я знаю, — киваю я. — Не беспокойся, я знаю.

Я твоя. Просто не останавливайся.

Мы прижимаемся друг к другу, но, когда я пытаюсь ускориться, она замедляется, и я схожу с ума, потому что мы сможем побыть вдвоем только через несколько часов.

Я поднимаю ногу и ставлю ее на сиденье унитаза, она просовывает руку под свою черную бандану, которую повязала вокруг моего бедра. Этим утром она спрятана под моей юбкой от всех, кроме нее.

Опустив взгляд, поднимаю ее запястье и поворачиваю, чтобы посмотреть на нарисованного мной осьминога, спрятанного от всех, кроме меня. Я нарисовала его сегодня утром.

Мы не будем особо разговаривать в школе, но мы хотели оставить постоянное напоминание друг о друге.

— Я знаю, почему тебе нравятся восьминоги, — дразнит она.

— Осьминоги, — исправляю я ее и снова тянусь к ее губам. — И так много причин любить их. — Мы покусываем друг друга. — Ты знаешь, что они могут отсоединять конечности по желанию? Например, не отрывать их, а отсоединять, когда они в опасности? — Я продолжаю целовать ее, ее теплое тело заставляет мои руки покрыться мурашками. — В них всех есть яд, даже совсем немного, и у них девять мозгов, каждое щупальце может действовать независимо от других. Разве это не удивительно?

— Угу.

— И у них есть член, — продолжаю я. — И три сердца. Они едят свои руки, когда им скучно.

— Они могут ударить сразу восемь человек, — добавляет Лив и прерывает мой смех поцелуем, который становится все более глубоким, пока у меня не остается воздуха.

И мне приходится оторваться от нее. Я обвиваю руки вокруг ее талии, утыкаюсь лицом в ее шею и просто прижимаю к себе.

Просто обнимаю ее.

Лив замирает, и я понимаю, что она, вероятно, задается вопросом, что я делаю, но мне просто нужно запомнить этот момент. Я не знаю, правда ли я люблю ее, но мне будет больно ее отпускать. Это я знаю.