Нейромантик
Шрифт:
– Эй, Кейс, – почти шепотом сказала она, – ты слышишь меня? Хочу рассказать тебе кое-что… У меня когда-то был парень. Ты мне его чем-то напоминаешь…
Молли повернулась и осмотрела коридор.
– Джонни… его звали Джонни.
Вдоль стен коридора, похожего на длинный подвал с низким потолком, рядами высились дюжины и дюжины разнокалиберных музейных шкафов, высоких архаичных изделий из темно-коричневого дерева со стеклянными дверцами. Старинная мебель совершенно не вязалась с этим местом, с плавными, искусно скругленными стенами коридора, будто ее внесли сюда с какой-то неведомой целью и забыли. Через каждые десять метров из пола торчала тусклая медная стойка, поддерживающая
Молли совершенно не уделяла внимания шкафам и их содержимому, что действовало Кейсу на нервы. Ему приходилось удовлетворять свое любопытство лишь тем, что попадало в поле зрения ее блуждающего взгляда: глиняная посуда, старинное оружие, предметы под таким густым слоем пыли, что это делало их совершенно неопределимыми, обтрепанные куски гобеленов…
– Мой Джонни, понимаешь, Кейс, он был умницей, по-настоящему толковым парнем. Начинал он как ходячий тайник на Мемори-лейн, с чипом в голове; люди платили ему за то, чтобы прятать там свою информацию. В тот вечер, когда мы впервые встретились, за ним по пятам шел як, убийца, и я сделала этого японца. Мне просто повезло, но я сумела его одолеть. После этого, Кейс, все было так складно и славно…
Молли беззвучно шевелила губами. Но Кейс понимал, о чем она говорит, он чувствовал ее слова, ему не нужно было, чтобы она произносила их вслух.
– У нас была отработана слежка, мы оставляли зацепки в пакетах данных и после получали ниточки ко всему, что Джонни когда-либо хранил в своем чипе. Мы делали резервные копии всего этого, а затем начинали раскручивать избранных клиентов… бывших клиентов. Я была его носильщиком, мускулами, сторожевым псом. Я была по-настоящему счастлива. Ты когда-нибудь был счастлив, Кейс? Джонни был моим парнем. Мы работали вместе. Были партнерами. Когда я встретилась с ним, я всего восемь недель как вырвалась из клуба с марионетками…
Молли примолкла, огибая острый угол повествования, и продолжила свой рассказ. Вокруг по-прежнему возвышались полированные шкафы; цвет их стенок напоминал Кейсу надкрылья тараканов.
– Дружно, славно и ни от кого не завися – вот так мы с ним работали. Так, будто никто и никогда не мог нас потревожить. Я бы не позволила, никому. Но якудза – я только потом это поняла – хотели достать Джонни. Потому что я убила их человека. Потому что Джонни провел их. А яки – они могли позволить себе терпеливо подбираться медленно, чертовски медленно, приятель, выжидая годы и годы. Чтобы ты сладко пожил… чтобы стало что терять, когда они придут за тобой. Терпеливые, как пауки. Дзен-пауки.
Тогда я еще не знала про все это. А если бы и знала, то решила бы, что нас это не коснется. Ведь когда ты молод, то считаешь себя исключительным. А я была молода. И они пришли, как раз тогда, когда мы решили, что набрали достаточно, и хотели завязать, собрать манатки и перебраться в другое место, может быть, в Европу. Без денег-то там делать нечего, и мы оба это прекрасно понимали. А деньги у нас были, мы как сыр в масле катались – швейцарские счета в орбитальных банках и гнездышко, полное мебели и безделушек. Набили мошну под завязку.
Первый як, который пытался его убить, был мастером своего дела. Рефлексы, каких ты в жизни не видал, имплантаты, стиля столько, что хватило бы на десяток
обычных бойцов. А второй, посланный ими, был… не знаю, как и сказать… был почти как монах. Клон. Убийца-автомат, выращенный из нескольких клеток тела. И все, что в нем было, это смерть, молчание и ледяное спокойствие…Молли замолчала. Коридор перед ней разделился на два рукава, в каждом вверх вели ступени. Молли взяла левее.
– Когда-то давно – я тогда была маленькой – мы жили в старом доме под снос. Этот дом стоял в старых кварталах на Гудзоне, и там было полно крыс, господи, здоровенных крыс. Они вырастали огромные, потому что жрали химикаты. Я была тогда маленькой, а эти крысы были почти с меня, и одна из них по ночам скреблась у нас под полом. Однажды кто-то привел к нам старика – щеки сплошь в морщинах, глаза совершенно красные. Он держал под мышкой сверток из кожи, пропитанной жиром: в таких обычно хранят стальные предметы, предохраняя их от ржавения. Этот человек развернул сверток и достал старый револьвер и три патрона. Потом он зарядил свой револьвер одним патроном и начал ходить по комнате взад-вперед, а мы все уселись у стен.
Взад и вперед. Сложив руки перед собой, свесив голову на грудь, как будто позабыв о револьвере. Он слушал крысу. Мы старались сидеть тихо-тихо. Старик делал шаг. Крыса двигалась под полом. Крыса передвигалась, и он делал новый шаг. Примерно через час он словно бы вспомнил о револьвере. Прицелился из него в пол, усмехнулся и нажал на курок. Потом опять завернул оружие в кожу и ушел.
На следующий день я заглянула в щель между досками под пол. У крысы была дыра между глаз.
Молли внимательно разглядывала запертые двери, одна за другой появляющиеся справа и слева по мере того, как она шла по коридору.
– Тот второй, что пришел за Джонни, напоминал этого старика. Он был не старый, но все равно похож. Он убивал точно так же.
Коридор закончился, и стены расступились. Под гигантской люстрой-канделябром – ее нижние хрустальные подвески свисали почти до пола – расстилалось неподвижное море наваленных грудами богатых ковров. Молли обогнула люстру, и подвески мелодично зазвенели, заколебавшись от движения воздуха. ТРЕТЬЯ ДВЕРЬ СЛЕВА, замигала надпись на индикаторе в глазах Молли.
Молли повернула налево, с удивлением оглянувшись на перевернутое хрустальное дерево.
– Я видела его всего один раз. Я шла домой. Он выходил из дверей. Мы жили в перестроенной бывшей фабрике, где любили селиться молодые сотрудники «Чувств/Сети» и другие подобные типы. Поэтому там было тихо и сидели охранники, и к тому же я много чего установила там дополнительно. Я знала, что Джонни сейчас должен быть наверху. Этот маленький японец… выходя из дверей, он почему-то привлек мое внимание. Мне он ничего не сказал. Мы просто посмотрели друг другу в глаза, и я все поняла. Ничем не примечательный человек, небольшого роста, в обычной одежде, ни тени гордости, само смирение. Он посмотрел на меня, перешел улицу и сел в такси. И я все поняла. Поднялась наверх, Джонни сидел в кресле у окна, и его рот был чуть-чуть приоткрыт, будто он собирался что-то сказать.
Дверь, перед которой Молли остановилась, была очень старой, резной, из тайского тика, и похоже, для того чтобы вогнать в этот бетонный проем, от нее просто отпиливали лишнее. Среди вырезанных на двери переплетенных драконов блестел примитивный механический замок из нержавеющей стали. Молли встала на колени, вытащила из внутреннего кармана тугой маленький сверток из черной замши и извлекла оттуда тонкий, как игла, длинный стержень.
– После Джонни я больше не встречала никого, кто затронул бы во мне хоть что-то.