Незабудки
Шрифт:
Теплый Егорка сам понемногу задремывал, но все шептал про сеношника. Сверчок все тренькал, а звезды шевелились… Так Вовка и уснул.
Олег сердился на Вовку, доказывал:
— Неправильная у тебя улыбка, старик. Из-за улыбки и с авторитетом — фук! Ну, терпи, старик, сейчас я тебе правильную улыбку нарисую.
И кисточкой без краски стал рисовать ему на губах правильную улыбку. Потом он попробовал, как она будет на щеке, потом на лбу. Вовка рассердился и проснулся.
Он согнал с лица муху, сел и зажмурился от сверкающего со всех сторон
Олег завозился рядом, зачмокал, а Егорки — в постели не было. Он стоял с дядей Васей у козьего навеса, а тот, опершись на связанные вилы и грабли, бубнил:
— Ты на них не смотри. Они там, в городе, до головной боли, может, доучились. Им — необходимость нашим воздухом отдышаться. А ты, Егорка, им каждодневно дышишь. Тебе отцу с матерей помогать надо. Вон, зады-то ваши, как заросли! Покосил бы хоть серпом — да вечером корове и дал. Сам знаешь, как нынче пасут…
Вовка слушал дядю Васю, улыбаясь. Так хорошо… Будто вот в нем пляшут и взрываются щекотные, бодрящие пузырьки, как в стакане с газировкой.
— …Покоси для коровы-то зады, — настойчиво рекомендовал дядя Вася.
Егорка смирно слушал его, ничего не отвечая, и ковырял босым пальцем землю.
К ним, с порога уже смеясь, подошла тетя Марья:
— Ты на свои зады посмотри, горе! Да не на огородные… Где побелку-то собрал? Вроде и дом год не беленый.
— Чего зады? Чего зады! — рассердился дядя Вася. — Ты-то тоже хороша хозяйка. Пирог-то у тебя — подго-ре-ел! А теперь вот Сивка рванул куда-то до стада. Ищи теперь…
— Ладно, «ищи»! Его не доить, — легко возразила тетя Марья. — Пой-дем, ты, мой расхороший! Грех в такую погоду ругаться…
Она обняла его и направила к калитке. Дядя Вася шел, но переступал ногами так, что видно было: еще сердится.
— Ты соображай все-таки… Я воспитательну речь говорю, а ты — зады…
Он обернулся у калитки к мальчишкам и сказал громко:
— Вы, ребяты, под навесом не шибко играйте. Там подпорки ослабли. Упадет еще, придавит кого…
— Во, какой ты у меня заботливый, — засмеялась тетя Марья уже за калиткой.
Освобожденный Егорка повернулся к Вовке и заулыбался. Вовка и так давно уже улыбался. Он свесил с топчана ноги и сказал:
— Привет, Егорка!
Хорошо ему было. Совсем ведь другое дело: проснуться — а над головой не потолок какой-то, а все небо!
Да и жизнь тут по-другому начинается. Вот у него по утрам: мамка с папкой собираются на работу, что-то роняют, скучно и серьезно как-то ругаются. Папка авторучку потерял, ищет и жует на ходу завтрак, у мамы грохнулось что-то на кухне… Суетятся, и шаги их рассыпаются по квартире нервной дробью, пока не клацкнет замком входная дверь… Совсем тут все по-другому.
— Так, старик, — полусонным голосом сказал за спиной Олег. — Самый раз сегодня авторитет поднимать.
Он спрыгнул с топчана и пошел в дом. А Вовка озаботился и улыбаться даже перестал.
После завтрака Олег пояснил, что они с Вовкой разыграют дуэль на шпоночных пистолетах. Были у них такие. Они из них в городе каждое воскресенье стрелялись. В этом и заключались их тренинги, про которые Вовка забыл после столкновения с Сивкой!
Ольшанские мальчишки, конечно,
ничего подобного не видели. Егорка это подтвердил:— А какая дуэль? На смерть? А пистолеты покажи! — пристал он к Олегу.
— Все увидишь, старик, — пообещал Олег. — Беги пока за Витьком и Минтином.
…Ребята уселись на хлыстах, напротив освобожденного от постели топчана. Сидели они серьезно. Как-то к ним в Елшанку приезжал театр. Взрослые тогда в клубе не только на них, но даже друг на друга цыкали. Семечек никто не грыз… И тут — взошел Олег на топчан, глянул на них — и они сразу почувствовали себя, как в театре.
Олег, значит, глянул на них и прорычал что-то не сразу понятное:
— Благор-родный Вор-роге! — вот, что он прорычал. Это он, оказывается, Вовку так для дуэли окрестил, потому что он по фамилии — Егоров.
— Трребую, — зарычал он дальше, — смертельной дуэли! До перрвой крови!
И тут только Егорка увидел табурет. А на табурете — деревянные пистолеты с резинками, как у рогаток, согнутые крючком гвозди, и — пузырек с йодом, и бинт. Егорка глянул на Олега — это был другой какой-то Олег! Да и Вовка был другой… Вроде те же они мальчишки, в одних вон трусах, а прищурится Егорка — и шевелятся на них старинные черные плащи, а на головах — шляпы с перьями. Перья тоже шевелятся.
— Ты оскорбил мою честь, — рокотал Олег. — Ты этой ночью храпел мне в ухо!
Минтин хихикнул было, но Олег глянул на него так, что тот понял: смеяться рано.
— Благородный Нишукрам. Я принимаю вызов, — бодро отвечал Вовка, но голос у него дрогнул, — Но я не храпел…
— Он, правда, не храпел, — совсем почти про себя сказал Егорка.
Олег топнул ногой:
— Кровь нас рассудит! К примирению пути нет! К барьеру!
Он спрыгнул с топчана и обычным голосом сказал:
— Вовка, щиток не забывай.
Они разобрали пистолеты и встали — каждый у своей на траву брошенной доски, означающей барьер.
Вовка прикрыл глаза фанеркой с дырочками и повернулся, как у них полагалось, всей грудью к Олегу.
Даже обычной резинкой и бумажной шпонкой можно прилично щелкануть товарища, скажем, в ухо. У пистолетов же — специальная, втрое скрученная резинка, а шпонки — из гнутых гвоздей. Так что фанерный щиток для глаз — совершенно необходим.
Нехорошая игрушка. Игра тоже такая, что нормальный педагог, поняв ее, только вскрикнет — и упадет в обморок. А как только придет в себя — тут же пошлет за родителями.
А дело вот в чем. Олег хотел стать спортсменом, а быстро бегать не мог. Ни просто так, ни тем более на лыжах. Он задыхался при беге: у него была искривленная носовая перегородка, а горло от всякого пустяка вроде холодной воды или мороженого опухало ангиной.
Он сам напросился сразу на две операции: на долбежку в носу и вырезание гланд. Вот и начал к ним готовиться — тренировать волю и терпеть боль.
Он заставлял Вовку щекотать себя — и не смеялся. Он мог пересмотреть любого в школе. Однажды и самого директора пересмотрел. Тот даже выставил его как победителя из класса. Он уговаривал Вовку на совесть колотить себя по животу, но Вовка этого не умел, и Олег с ним только нервничал.