Неживая вода

6

В красном углу, перед образами, тревожно потрескивала лучина. Догоревшие угли падали в чан с водой, и вздыхали, умирая. Их вздохам вторило мерное постукивание, но это было не постукивание маятника — неподвижно висел он под старинными часами, точно голая кость. Стрелки черными иглами прокалывали цифры шесть и девять — время, когда в оставленной избе окончательно замерла жизнь. А теперь хозяин вернулся, но не собирался запускать эту жизнь снова.

Сгорбленный и мрачный, сидел он напротив запыленного трюмо, и задумчиво вглядывался в свое отражение воспаленными глазами. Пальцы крепко сжимали стеклянную колбу и торцом тихонько постукивали о край стола — за этим сокровищем прошел Игнат от Солони до самых Шуранских земель. И не только прошел, а и назад вернулся, да по пути растерял и любовь, и дружбу, и веру в людей. Принес лишь несколько монет в кармане да смерть в склянке. Разлей ее неосторожно — весь мир запылает.

Вода в чане отражала и множила свет, и тени роились, разбегались по стенам, будто стайки жуков-мертвеглавцев. В подполе сновали мыши, а казалось — это на далеком Солоньском кладбище жуки шелестели щетинистыми лапками, разрывая гниющую плоть.

"Сколько лет прошло, — подумал Игнат. — Что осталось от Званки? Прах да кости".

Он кисло усмехнулся, в последний раз стукнул склянкой о стол и грузно поднялся. Мысли текли неохотно, вяло — было ли это последствием болезни или усталости, вечной спутницы Игната? Или сердце его, обратившееся в уголь, остыло окончательно? И не сжималось болезненно при мыслях о Званке, не грызла совесть за оставленного сиротой сына Эрнеста, и сказками казались откровения Прохора Власовича.

Не дрогнуло сердце, и когда Игнат вошел в родную хату — выстуженную и пустую, как его собственная душа.

— Верил я тебе, баба Стеша, — горько сказал Игнат. — А ты за свое благополучие чужой жизнью расплатилась. И другим эту науку передала. Другим — да и мне самому. Видно, нельзя у людей иначе. Хочешь спастись сам — топи другого.

Лучина подмигнула тускнеющим огоньком. Игнат подошел, рассеянно тронул светец, и замер, встретившись с печальным взглядом Спасителя.

"В сердце твоем яд, в деснице твоей огонь", — всплыли в памяти слова, услышанные в заброшенной ставкирке.

Игнат подобрался, ожидая, что икону снова перечеркнет зияющая трещина, и оттуда хлынет черная кровь. Но лик Господа оставался печален и светел. Без злобы смотрел он на Игната, проникновенно, как бы повторяя последние слова Прохора Власовича, сказанные на прощанье:

"По глазам вижу, все ты для себя решил".

— Решить не решил, — глухо отозвался Игнат. — А коль начал, так завершить надо.

И отвернул Спасителя к стене.

В тот же миг лучина мигнула и прогорела до конца. Последние угольки окунулись в воду, и дом окутало черной кисеею.

— Что ж, — хрипло вслух проговорил Игнат. — Видно, пришла пора выйти на бой со своими бесами.

Он на ощупь вернулся к столу, подобрал колбу и, сунув ее в карман, шагнул за порог.

Солонь встретила мертвенной тишиной.

Над крышами медленно курился дымок, окна сонно прикрывали тяжелые веки ставен. И ветер тихо-тихо шелестел в ветвях, словно вторя безмятежному дыханию спящих людей. В тепле и беспечности текли их дни. Малой кровью выторговали селяне еще пять лет счастья, а там — может, и пронесет. Может, кто-то, запустивший эксперимент, закроет его окончательно. И останется от нави то же, что осталось от их эмбрионов на заброшенной базе — горсть пепла да темные воспоминания.

Это если в недобрые руки не попадет мертвая вода. Без разницы, кому — лживым солоньским мужикам, нави или изгнанному из пекла черту. Стало быть, надо схоронить ее до поры, до времени. Только не в собственном доме — туда нечисть сунется в первую очередь. И не на кладбище, куда поначалу ноги сами понесли Игната — на могиле Званки хотел спрятать колбу, да только вовремя понял, что и это место не окажется для нави тайной. А если найдут, то выполнят ли обещанное? Известно — черти обманом славятся. Значит, чтобы шанса своего не упустить, надо самому на обман пойти.

Игнат сбавил шаг, а после и остановился в задумчивости.

Антрацитовая хмарь на востоке поблекла. Скоро придет рассвет, а с ним — выйдут кормить скотину солоньские хозяйки. Слухи они разносят, что дворовые собаки блох. И тогда вся деревня узнает о возвращении Игната. Да он и сам не станет прятаться — не для того вернулся. Вот только сокровище бы уберечь от завистливых глаз да жадных рук.

Из-за хат донесся тоскливый собачий вой. Игнат вздрогнул и обернулся, зашарил воспаленными глазами по темной улице.

"Нехорошо, — тревожно подумал он. — По усопшему плачет".

И хотел суеверно перекреститься. Но не сделал ничего, только крепче сжал рукою карман, в котором хранилась колба, да уставился на дом, где, в отличие от прочих, над трубой не вился дымок, и несло от жилища безлюдьем да заброшенностью.

Знакомым показалось крыльцо и пузатый фонарик, качающийся над дверью. Окна, некогда наполненные теплым золотистым светом, теперь были мертвы и пусты. В них, за потемневшими от пыли стеклами, едва различимыми силуэтами застыли высохшие цветы.

"Это же дом Марьяны", — понял Игнат.

И проняло холодком.

Как лунатик, шагнул к калитке — покосившаяся, снятая с петель, она нижним краем вмерзла в колею. Должно быть, мужики повредили, когда волокли отбивающуюся Марьяну к грузовику. И не нашелся плотник, умеющий починить калитку. И не нашелся хозяин, чтобы наполнить жизнью заброшенный дом.

Игнат протиснулся в образовавшуюся щель. Прогнулись и глухо заскрипели под его весом сбитые порожки лестницы. Так ли скрипели они, когда с теплым пирогом в руках шел он благодарить лекарницу?

Игнат замер, ожидая, что вот-вот распахнется дверь, и повеет на него сладостью свежеиспеченной сдобы, а лукавый голос скажет: "Что ж ты стоишь? Входи, Игнат, бабки Стеши внук…"

Пусть не будет ни метельной ночи, ни избушки лесной ведьмы, ни часов с гравировкой Эгерского королевства. Со временем затянется рана, уйдут дурные сны, и останется одна Марьяна. Строгая и ласковая, опровергающая все чудеса, потому что сама была чудом. Таким обычным, человеческим, настоящим. А надо ли другого? И обугленное, истосковавшееся сердце Игната трепыхнулось в ожидании…

Но чуда не случилось.

По-прежнему тянуло из-под двери затхлостью, по-прежнему клубилась тьма в глазницах окон. Деревенские жители не заколачивали их — никто не претендовал на пустующий дом, а воровать там было нечего. А если и было — давно на нужды расхватала местная голытьба.

Игнат отодвинул в сторону подпирающее полено, и дверь нехотя откинулась на ржавых петлях, а сквозняк пошел гулять по сеням, вздымая на половицах пыль. Игнат чиркнул спичкой и вошел в пустую избу. Под ногами хрустнуло. Подсветив спичкой, Игнат увидел черепки расколотого сервиза. В стороне валялся трехногий табурет. Подумалось: