Нежный бар

Кто-нибудь другой давно бы вспылил от бесконечных наставлений Шерил. Встань прямо. Заправь рубашку. Что мы будем делать, чтобы развить твою мускулатуру? Но я подчинялся всему, что она говорила, не задавая вопросов, потому что Шерил, похоже, понимала, как устроен мир. Например, она была единственным человеком, который обратил мое внимание на то, что за три секунды до появления поезда появляется третий рельс, и она первой предупредила меня, что третий рельс нельзя трогать ни в коем случае. «Он как я, — объяснила она, — всегда под напряжением!» Никто, кроме Шерил, не мог показать мне, как правильно читать газету в переполненном поезде — сложить пополам вдоль и перелистывать по полстраницы за раз, чтобы не беспокоить сидящих рядом. И что еще важнее, Шерил объяснила, что газета, которую я читаю, — вывеска, декларирующая мой социальный статус, доход, происхождение и коэффициент интеллектуального развития. Работяги читают «Дейли ньюс». Домохозяйки читают «Ньюсдей». Психи читают «Пост».

— Дедушка читает «Пост», — возразил я.

Сестра покосилась на меня, будто говоря: «Еще будут глупые вопросы?»

Мы стояли на переполненной платформе, и Шерил указала на мужчину в пятнадцати футах от нас.

— Видишь того парня?

Прислонившись к фонарному столбу, там стоял бизнесмен в темно-сером костюме, похожий на старшего и более симпатичного брата Кэри Гранта. Я много раз видел, как он входил в «Пабликаны», и всегда восхищался его элегантностью.

— Обратил внимание, что он читает?

Он читал «Нью-Йорк таймс», свернутый вдоль.

— Аристократы и большие шишки читают «Таймс», — сказала Шерил. — Даже если это скука смертная.

Я не стал объяснять Шерил, что мне нравится читать «Таймс» и что одним из самых приятных моментов в новой работе для меня были полчаса в поезде, когда я мог почитать эту газету. Мне казалось, что «Таймс» — чудо, шедевр, мозаика из минутных биографий. Я жаждал информации о мире — я нигде не бывал и не знал никого, кто путешествовал, — и мне казалось, что «Таймс», как и Йель, специально придумана для невеж вроде меня. Кроме того, газета «Таймс» показывала мне, что жизнь можно разделить на разные события. Это удовлетворяло мое навязчивое стремление к порядку, к миру, разделенному на черное и белое. Все безумство мира было рассортировано по семидесяти страницам, каждая из которых состояла из шести тоненьких колонок. Я делал все, что мог, чтобы скрыть от Шерил свою любовь к «Таймс», — сестра верила, что настоящие мужчины читают «Таймс», но только безнадежные зануды получают от этого удовольствие. Но у Шерил был зоркий глаз. Она заметила, как я помешался на «Таймс», и стала звать меня Джей Ар — Любитель Сенсаций.

Двумя главными критериями для испытания мужского характера Шерил считала женщин и алкоголь. То, как вы реагировали на них и как вы с ними справлялись, в конечном счете определяло ваш коэффициент мужественности. Я рассказал ей о Лане, девчонке из Аризоны, которая была на несколько уровней выше меня в школьной иерархии. У Ланы были грязно-русые волосы, — как по цвету, так и по чистоте. Она мыла их не каждый день, что придавало ей дерзкую сально-сексуальную привлекательность. Пряди плетьми болтались у нее по плечам, когда она шла по коридору, как кадет выставив вперед грудь. Ее грудь, как я заверил Шерил, никогда не двигалась, и еще она носила коротенькие шортики, открывающие верхнюю часть ее длинных карамельных ног.

— Если бы ее нога была Соединенными Штатами, — рассказывал я Шерил, — то видно было бы все вплоть до Мичигана.

В конце концов Шерил надоело слушать мои рассказы о Лане. Не видя ее, заявила она, невозможно определить, стоило ли мне так истекать слюной. А вот что касалось виски, тут Шерил было что сказать. Она любила выпить и с удовольствием обучала меня этому искусству. Каждый вечер после работы мы заходили в грязный бар на задворках Пенн-стейшн, где из-за дыма и темноты все были похожи на Чарльза Бронсона, поэтому бармены никогда не спрашивали, сколько мне лет. Шерил угощала меня парой кружек холодного пива, а потом мы покупали большой пластиковый стакан джина с тоником на обратную дорогу. К тому моменту, когда мы выходили на Пландом-роуд, наши ноги не очень уверенно ступали по тротуару.

Душным вечером в пятницу в середине августа Шерил предложила зайти в «Пабликаны», чтобы выпить по последней рюмке перед тем, как идти домой к дедушке. Я сказал, что мне кажется, дядя Чарли этого не одобрит.

— Ты постоянно ходишь в «Пабликаны», — заметила она.

— Днем. По вечерам в «Пабликанах» все по-другому.

— Кто это сказал?

— Это и так понятно. Ночь — совсем другое дело.

— Дяде Чарли наплевать. Он хочет, чтобы ты стал мужчиной. Будь мужчиной.

Нехотя я вошел за ней в дверь.

Я оказался еще более прав, чем думал. С наступлением темноты «Пабликаны» превращались в совершенно другое место. Более оживленное. Все смеялись и разговаривали одновременно, и казалось, все вращалось вокруг секса. Люди говорили то, о чем наверняка пожалеют на следующий день. И там было столько разных типажей! Я наблюдал такой парад характеров в таком разнообразии костюмов, что у меня было ощущение, что мы с Шерил прокрались за сцену оперного театра. Там были и священники, и игроки в софтбол, и руководящие работники. Там были мужчины во фраках и женщины в вечерних платьях, которые зашли туда по пути на благотворительный вечер. Были игроки в гольф, только что закончившие игру, яхтсмены, недавно ступившие на берег, рабочие, пришедшие со стройки. Бар был переполнен, как электричка в час пик, на которой мы с Шерил приехали с Манхэттена, и на самом деле мог бы стать продолжением поезда, еще одним прицепленным к нему вагоном. Длинный и узкий бар был забит людьми и заметно раскачивался из стороны в сторону. Мы вошли в толпу, и Шерил выхватила сигарету у какого-то молодого человека, коснулась его запястья, положила руку ему на плечо, откинув волосы назад. Я вспомнил, что в ее сумочке лежит новенькая пачка «Вирджинии Слимз», и тут меня осенило. Все ее разговоры насчет того, чтобы сделать из меня мужчину, были просто прикрытием для генерального плана. Она просто-напросто мечтала, чтобы я смог сопровождать ее в «Пабликаны», где отдыхают все стоящие ребята. Понятное дело, ей не хотелось ходить туда одной. Не хотелось выглядеть женщиной, готовой на все, чтобы заполучить парня.

Значит, меня используют! Я внедрился в толпу, прокладывая путь к барной стойке. Однако прошел несколько шагов и наткнулся на плотно сомкнутые ряды ожидавших своей очереди. Поскольку я не мог идти ни вперед, ни назад, я остановился и прислонился к столбу. Рядом со мной стояла девушка лет двадцати с небольшим. У нее было хорошенькое личико, одета она была в клетчатое, подчеркивающее фигуру платье с вытачками по бокам.

— Ничего, если я здесь постою? — спросил я.

— У нас свободная страна.

— Эй, мой дедушка все время это повторяет. Ты что, дружишь с моим дедушкой?

Она собралась было что-то ответить, но потом сообразила, что это шутка.

— Как тебя зовут?

— Джей Ар.

— Эвинг?

— Именно так.

— Ты, наверное, часто это слышишь?

— Нет, впервые — от тебя.

— Что означает «Джей Ар»?

— Это мое имя по документам.

— Правда? И чем ты занимаешься, Джей Ар Эвинг, когда ты не в Саусфорке?

— Работаю в юридической фирме. В городе.

— Адвокатом, да?

Я расправил плечи. Никто еще не называл меня адвокатом. Я не мог дождаться, чтобы написать об этом матери. Девушка в клетчатом платье вынула из сумочки сигарету и стала возиться со спичечным коробком. Я взял спички и зажег сигарету в точности так, как это делали в «Касабланке».

— А ты кто такая? — спросил я, копируя голос дяди Чарли. — Расскажи мне о себе.

Шерил научила меня задавать женщинам этот вопрос. Женщины любят вопросы о самих себе даже больше, чем украшения, сказала Шерил. Поэтому я задавал один вопрос за другим. Я засыпал вопросами девушку в клетчатом платье и выяснил, что она работает продавщицей, ненавидит свою работу, хочет быть танцовщицей и снимает с подругой комнату в Дагластоне. И что подруга уехала на Барбадос.

— Ее не будет целую неделю, — сказала девушка в клетчатом платье. — В квартире та-а-ак пусто.

Втянув щеки, я заметил, что в ее стакане с пивом остался всего глоток.

— Раз уж разговор зашел о пустоте, позволь мне купить тебе еще одно пиво.

Я направился к бару. Тут вмешалась Шерил.

— Мы уходим, — объявила она, хватая меня за галстук.

— Почему?

— Дядя Чарли заметил тебя и очень сердится.

Дядя Чарли ни разу в жизни не сердился на меня. Я сказал, что мне хочется сбежать на Аляску от такой жизни.