Незнакомцы
Шрифт:
Вступив на дорожку, изрезанную острыми тенями пальмовых листьев, подсвечиваемых декоративными чугунными фонарями, Доминик обернулся к другу и твердо сказал:
— Возможно, это и не совсем разумно, но другого выхода нет.
— Ты позвонишь мне, если понадобится помощь?
— Обязательно.
— И прими все меры предосторожности, о которых мы говорили.
Вернувшись домой, Доминик принял меры. Первым делом он вынул пистолет из тумбочки, переложил в ящик рабочего стола, запер его на ключ и спрятал ключ в морозильник под пачку мороженого — уж лучше оказаться безоружным перед грабителями, чем открыть из пистолета стрельбу во сне. Затем он отрезал от мотка веревки кусок длиной десять футов, почистил зубы, разделся и привязал себя веревкой
Подобное самоограничение было чревато определенным риском. Например, вспыхни в доме пожар или случись землетрясение, он мог погибнуть от дыма или оказаться погребенным под обломками рухнувшей стены. Но приходилось рисковать.
На электронных часах было без чего-то час, когда Доминик выключил ночник и с веревкой на правом запястье скользнул под одеяло. Уставившись в темный потолок, он мысленно спросил у Бога, во что же все-таки его втянули позапрошлым летом на федеральном шоссе № 80, но, так и не дождавшись ответа, заснул.
Телефон на тумбочке молчал. Если бы его номер был в телефонном справочнике, как раз в этот момент раздался бы звонок от находящейся за сотни миль отсюда одинокой и напуганной молодой женщины. И этот несостоявшийся телефонный разговор мог бы не только коренным образом изменить события предстоящих недель, но и спасти не одну жизнь.
Милуоки, Висконсин
Из-за невроза Эрни ночник в комнате для гостей не гасили. Подперев голову рукой, Фэй напряженно вслушивалась в невнятное бормотание спящего мужа. Несколько минут назад ее разбудил его сдавленный крик, и, напуганная, она сперва боялась даже пошевелиться. Между тем Эрни с настораживающим упорством все что-то шептал и шептал, уткнувшись лицом в подушку.
Неожиданно он слегка повернул голову, и Фэй явственно услышала:
— Луна, луна, луна, луна...
По спине у нее поползли мурашки.
Лас-Вегас, Невада
На ночь Жоржа взяла дочь к себе в постель, боясь оставить ее одну после случившегося днем. Марси то и дело вскрикивала, билась и вертелась под одеялом, словно пытаясь высвободиться из чьих-то рук, бормотала о каких-то врачах и длинных иголках. Жоржа впервые задумалась, как долго такое продолжается: возможно, крики дочери заглушали разделяющие их спальни гардеробы, набитые одеждой. При мысли о том, что девочку уже много ночей мучают жуткие кошмары, Жоржа похолодела.
Утром нужно будет непременно показать ее врачу. Но как это сделать, если девочка панически боится всех докторов? Конечно же, она упрется и закатит новую истерику. Однако еще опаснее не показывать ее специалисту. И, если бы не Рождество, Жоржа немедленно обратилась бы за помощью.
После истерики Марси, вызванной неудачной шуткой дедушки, день был потерян, праздник скомкан. Малышка так перепугалась, что описалась, а потом еще минут десять отчаянно отбивалась и визжала, не давая матери раздеть и вымыть ее. Когда вспышка ярости наконец прошла, она дала отвести себя в ванную, но при этом выглядела словно маленькая зомби: пустой взгляд, застывшее лицо — как будто ужас, вышедший из нее криком, прихватил с собой все ее силы и рассудок.
Этот квазиступор сковал девочку почти на целый час, в течение которого Жоржа лихорадочно названивала по телефону, разыскивая доктора Безанкорта, педиатра, лечившего Марси, когда той случалось заболеть. И пока Мэри и Пит безуспешно пробовали выдавить из Марси улыбку или, на худой конец, словечко, Жоржа мучительно припоминала, в каких журналах ей попадались статьи о детях-мечтателях. Она так и не вспомнила, начинается
ли аутизм в младенчестве или же и вполне нормальная семилетняя девочка может внезапно уйти в свои несбыточные фантазии и навсегда отрешиться от окружающего мира.Постепенно, однако, Марси вышла из оцепенения и стала отвечать на вопросы бабушки и дедушки, но каким-то вялым, безразличным и бесцветным голосом. Наконец ей это наскучило, и, засунув в рот большой палец, чего она не делала с двухлетнего возраста, она отправилась в гостиную забавляться с новыми игрушками. Она провозилась с ними почти до вечера, но явно без всякого удовольствия, со скукой на личике. Единственное, что слегка успокаивало наблюдавшую за ней Жоржу, было отсутствие интереса к набору игрушечных медицинских инструментов.
В половине пятого девочка несколько ожила, повеселела и снова стала милой, общительной и спокойной, так что можно было подумать, что истерика за столом — не более чем обычный детский каприз.
Спускаясь по лестнице к машине, мать Жоржи задержалась и негромко, так, чтобы не слышала Марси, сказала:
— Она просто хочет показать нам, что обижена и расстроена. Она не понимает, почему от вас ушел папа. Ей сейчас нужно много внимания и много любви. Вот и все.
Но Жоржа знала, что дело обстоит гораздо хуже. Она не сомневалась, что Марси переживает из-за отца, оскорблена его уходом, но помимо этого ее грызет и нечто иное, неподвластное здравому смыслу и оттого пугающее.
Вскоре после отъезда дедушки и бабушки Марси вновь начала играть в «Маленького доктора», проявляя прежнюю возбужденность, и даже захотела взять набор в постель, когда пришло время укладываться спать. Сейчас одни инструменты валялись рядом с кроватью на полу, другие лежали на тумбочке. А в темной спальне девочка, похныкивая, бормотала во сне о докторах, сестрах и иголках.
Жоржа не смогла бы уснуть, будь Марси даже совершенно спокойна в эту ночь: тревога вызывает бессонницу куда эффективней, чем дюжина чашек кофе. И раз уж ей все равно не спалось, она напряженно вслушивалась в каждое произнесенное дочерью слово, надеясь услышать нечто такое, что помогло бы понять источник смятения девочки, а врачу — установить диагноз. После двух ночи Марси начала бормотать нечто совершенно новое, отличное от того, что она говорила раньше. Вдруг она резко перевернулась с живота на спину, отчаянно работая ручками и ножками, судорожно вздохнула и застыла. Потом тихонько, голосом, полным удивления и страха, затянула:
— Луна, луна, луна, луна, луна, луна...
Жоржа содрогнулась: то явно не было бессмысленным бормотанием спящего человечка.
Чикаго, Иллинойс
Брендан Кронин тихо спал под теплым одеялом и пледом, чему-то улыбаясь во сне. За окном зимний ветер раскачивал гигантскую сосну, выводил затейливые мелодии в водосточных трубах, громыхал кровлей и стонал под карнизом. Казалось, природа продувает ночь огромными механическими мехами. И, словно бы в такт порывам ветра, Брендан вдруг начал повторять во сне:
— Луна... Луна... Луна... Луна...
Лагуна-Бич, Калифорния
— Луна! Луна!
Доминик Корвейсис проснулся от собственного жуткого крика и боли в правой кисти. Он стоял на четвереньках в темноте возле кровати, отчаянно пытаясь высвободиться от чего-то вцепившегося в его руку. Наконец сонная одурь прошла, и он осознал, что его держит не что иное, как веревка, которой он сам же себя и привязал к спинке кровати.
Тяжело дыша, он нащупал выключатель и, щелкнув им, зажмурился от неожиданно яркого света, ударившего в глаза. С одного взгляда на сдерживающую его веревку ему стало ясно, что он умудрился развязать один из четырех узлов и слегка ослабить второй, прежде чем терпение его лопнуло и он принялся лихорадочно, как это и случалось обычно во время его сомнамбулических блужданий, тянуть и дергать веревку, стремясь во что бы то ни стало освободиться.