Незнакомцы

До Джинджер вдруг дошло, что теперь не время оплакивать погибшего. Она заморгала, прогоняя слезы, и медленно распрямилась.

— Придется теперь и вами заняться, — словно бы размышляя вслух, говорил человек в кожаной куртке. — Придется обыскать помещение, вытряхнуть все из стола и шкафов, взять кое-какие ценности и придать всему вид ограбления. — Он озабоченно пожевал губами. — Да, пожалуй, это сработает. Кассеты я возьму с собой, значит, здесь вопросов не будет. — Он вдруг виновато и с искренним огорчением посмотрел на Джинджер. — Ради бога, не сердитесь на меня, но иначе нельзя. Мне очень жаль, что все так вышло. Отчасти я и сам виноват, мне следовало бы услышать, как эта сволочь вошла. Нельзя было позволять ему застать меня врасплох. — Он приблизился к Джинджер. — Может, мне следует изнасиловать тебя, а? Ведь грабитель не стал бы просто убивать такую симпатичную девчонку, как ты, верно? Он бы сперва попользовался тобой, не так ли? Это больше похоже на правду. — Он подошел еще ближе, и она сделала шаг назад. — Боже мой, даже и не знаю, смогу ли я это сделать, — бормотал человек с пистолетом. — У меня ведь и не встанет, ведь я знаю, что мне потом придется тебя убить. — Он припер ее спиной к книжным полкам. — Мне это совершенно не по душе, поверь, я не хотел этого. Этого не должно было случиться. Черт, надо же было так вляпаться!

От этих слов, произнесенных извиняющимся тоном, у Джинджер по спине поползли мурашки. Если бы он вел себя грубо и агрессивно, он бы меньше напугал ее. Но, если человек испытывает угрызения совести, но при этом хладнокровно совершает два убийства и изнасилование в придачу, это уже не человек, а чудовище, монстр.

— Пожалуйста, сними пальто, — отступая назад на три шага, сказал монстр.

Умолять было бесполезно, однако Джинджер рассчитывала на его излишнюю самоуверенность.

— Я не выдам вас, — тихо сказала она. — Клянусь. Пожалуйста, позвольте мне уйти.

— С удовольствием, но не могу. Снимай пальто.

Джинджер стала медленно расстегивать пуговицы, стараясь выиграть время. Руки ее дрожали, но в конце концов она стянула с себя пальто и уронила его на пол.

Мужчина подошел ближе, почти упершись пистолетом в ее грудь. Он явно расслабился, не так сильно сжимал пистолет и не размахивал им, хотя и не намеревался шутить.

— Пожалуйста, не делайте мне больно, — попросила Джинджер, надеясь, что он окончательно расслабится, допустит ошибку и она сможет убежать.

— Я не хочу причинять тебе боль, — обиженно пробурчал он. — Я не хотел убивать этого старого дурака. Но он сам меня вынудил. Послушай, я сделаю все по возможности безболезненно, обещаю.

Все еще сжимая пистолет в правой руке, он левой рукой стал щупать под свитером ее грудь. Она не сопротивлялась, надеясь, что он возбудится и потеряет бдительность. Сомнений в том, что он сможет ее изнасиловать, уже не оставалось, хотя он и высказывал на этот счет опасения. Ему явно доставляло удовольствие то, что он делает и уже сделал. Его извинения и мягкие манеры были только маской, скрывающей отвратительную сущность убийцы и садиста.

— Очень маленькая, — шепнул он. — Маленькая, но славненькая.

Его рука под свитером нащупала застежку бюстгальтера и резко разорвала ее. Джинджер вздрогнула, насильник поморщился, словно его самого хлестнуло по спине лопнувшей бретелькой, и озабоченно поинтересовался:

— Я все-таки сделал тебе больно? Я не хотел. Постараюсь впредь быть осторожней. — Он сдвинул разорванный лифчик и сжал холодной рукой ее обнаженную грудь.

От страха и внезапного озноба Джинджер сильнее прижалась спиной к полкам, но пространства для маневра все равно не оставалось, потому что дуло пистолета по-прежнему упиралось ей в солнечное сплетение. Попытайся она вырваться, он наверняка всадил бы ей в живот пулю.

Продолжая гладить Джинджер холодной рукой, садист все тем же тихим голосом извинялся за то, что ему придется ее изнасиловать и убить, словно бы внушая ей эту простую мысль с одной целью — чтобы она поняла и не обижалась на него.

Джинджер уже была не в силах слушать этот поток монотонного бормотания и терпеть эту холодную руку, ощупывающую ее тело, покрывшееся гусиной кожей. Ее подмывало вцепиться в его рожу ногтями и вынудить поскорее прикончить ее, чтобы не мучиться. Изо рта у него несло сильным мятным запахом жевательной резинки, от которого Джинджер едва не стошнило. Она застонала и завертела головой, словно бы отказываясь верить, что ее насилуют. Пожалуй, даже если бы она специально репетировала, ей не удалось бы так правдиво изобразить полное отчаяние и совершенную беспомощность, но, к сожалению, это вышло у нее почти естественно.

Распаленный ее бессилием, он прижался к ней всем телом, бормоча:

— Мне кажется, я смогу это сделать, крошка, я сделаю это.

Похоже, он думал, что она забудет о том, при каких трагических обстоятельствах происходит эта сцена, и даст волю своим сексуальным чувствам. Но он жестоко просчитался.

Когда он прижался к ней низом живота, то опустил пистолет дулом вниз, убежденный, что Джинджер окончательно размякла. Но она не оправдала его надежд: едва он убрал оружие, она навалилась на него, словно бы теряя сознание или млея от нахлынувшей страсти, приблизившись таким образом ртом к его горлу. В следующее мгновение ее зубы впились в его кадык, а колено ударило в промежность. Одновременно Джинджер сжала запястье руки, в которой он держал пистолет.

Убийца успел среагировать и смягчить удар коленом но укуса в адамово яблоко он не ожидал: шокированный пронизывающей болью, он оттолкнул ее, отступив на два шага.

Джинджер укусила его довольно глубоко и теперь ощущала во рту привкус крови, но это не сковало ее волю к дальнейшей атаке: дернув насильника за руку, она укусила его за кисть.

Вскрикнув от боли и удивления, он выронил пистолет, но одновременно со страшной силой огрел ее кулаком по спине, так что она рухнула на колени, решив, что он перешиб ей позвоночник. Боль пронзила спину, ударила в шею и вспыхнула в голове.

Едва дыша, парализованная ударом, Джинджер не заметила, как он потянулся за пистолетом, и, только когда его пальцы почти коснулись его, она из последних сил кинулась ему в ноги. Пытаясь увернуться, он подпрыгнул, потерял равновесие, упав навзничь, ударился затылком о подлокотник кресла, сшиб со столика лампу и перекатился на распластавшееся на полу тело Пабло.

На мгновение они оба замерли, уставившись друг на друга и переводя дух. В вытаращенных глазах убийцы Джинджер прочла ужас от осознания им собственной уязвимости. Укус не мог быть смертельным, она не прокусила ни сонную артерию, ни яремную вену, а только слегка сдавила щитовидный хрящ и повредила мелкие сосуды. Тем не менее нетрудно было догадаться, почему он так перепугался: боль была резкой и сильной. Он поднес руку к горлу и, отдернув, посмотрел на капающую кровь. Убийца решил, что умирает, и это могло в равной степени и деморализовать, и обозлить его.

Почти одновременно оба посмотрели на лежащий на полу между ними пистолет. Издав странный булькающий и одновременно хриплый звук, он пополз на четвереньках к пистолету, и Джинджер не оставалось ничего другого, как вскочить на ноги и убежать. Это был, конечно, не бег. Она влетела из библиотеки в столовую, ковыляя из-за резкой боли в спине, мешавшей ей даже разогнуться, и направилась было к входной двери, но вовремя смекнула, что это было бы ошибкой: дожидаться лифта времени не было, а на лестнице он наверняка догнал бы ее.

Поэтому она доползла до кухни и направилась прямо к висевшей на стене полке, откуда достала разделочный нож. Только теперь, заметив, что тихо подвывает, она замолчала, глубоко вздохнула и постаралась взять себя в руки.

Налетчик, вопреки ее ожиданиям, не ворвался следом за ней на кухню, и она сообразила, что никакого проку от ножа нет: убийца успел бы первый выстрелить в нее. Проклиная себя за едва не стоившую ей жизни промашку, Джинджер на цыпочках подкралась к двери и замерла возле нее, прижавшись спиной к стене. Позвоночник еще болел, но не так сильно. Сердце билось так сильно и гулко, что, казалось, звук разносится по всей квартире.