Незыблемые выси
Шрифт:
Чего осталось ждать недолго — вдалеке уже показались башни замка Спящей красавицы.
— И раз мы сразу попадем во вражеское окружение, у меня не будет другой возможности признаться, Фэрфакс… Я люблю тебя.
Однажды у них уже случилась ссора; Тит не хотел, чтобы они выказывали друг другу свои чувства, мол, любовь будет только мешать их задаче, сделает их слабыми и нерешительными.
Теперь же Иола задумалась, так ли уж он был неправ. Ранее ее вел гнев, а когда правит гнев, он правит в одиночку, вытесняя все прочие чувства.
Но теперь, когда Тит победил злость любовью, Иоланту охватил страх — страх
Она ничего не ответила. Но, когда Тит снова взял ее за руку, не стала его отталкивать.
Глава 16
Лужайка перед замком Спящей красавицы выглядела вполне мирно: они пока провели в этой копии Горнила не так много времени, чтобы все пошло кувырком. И все же Кашкари и Амара, которым в предыдущей копии досталось больше всех, крепко сжимали свои палочки и все кружили и кружили, пока не сочли, что приземление безопасно.
— Ну хотя бы Небесной башни нет, — сказал Кашкари.
Фэрфакс и ее опекун, крепко взявшись за руки и склонив друг к другу головы, о чем-то переговаривались, но так тихо, что Титу не было слышно. Вероятно, обсуждали, как лучше избавиться от Арамии без серьезных телесных повреждений, и от созерцания их близости, очевидной привязанности и взаимного доверия сжималось сердце.
— Так где эта копия Горнила? — спросила Арамия.
Никто не ответил.
— Как только выйдем, мы ведь в Атлантиду попадем, так? — Ее голос дрогнул.
И опять никто не ответил.
— Фортуна, защити меня. — Она закусила губу. — Вы что, собираетесь меня тут оставить?
— Так будет лучше, — сказала Фэрфакс.
— Возможно, если бы вы направлялись куда-нибудь еще, но тут это будет ошибкой. Что вам известно об Атлантиде?
Фэрфакс глянула в сторону Тита. Они постарались изучить все, что могло оказаться важным для их целей — Тит в большей степени, потому как значительно дольше этим занимался. Одна проблема: даже имеющаяся информация часто оказывалась устаревшей.
Некогда Атлантида была бедной и почти себя разрушила, так что мало интересовала более процветающие и сильные магические королевства. Когда же ее судьба изменилась, она и сама отказалась от близких дипломатических связей с остальным миром. Без сомнения, желание Лиходея любой ценой сохранить свой секрет тоже сыграло роль: если остальной мир ничего не знает об Атлантиде, добраться до ее правителя намного сложнее.
Тит прочел все книги и статьи об Атлантиде, какие только смог раскопать, и изучил все старинные карты, составленные более предприимчивыми магами былых времен. Порой к нему также поступали отчеты Далберта, составленные в его фирменной ненавязчивой манере. Но и тот не мог сделать большего.
— Ага! — торжествующе произнесла Арамия. — Как я и думала, вы понимаете глубину собственного невежества. Однако моя мать всегда собирала сведения везде, где бывала, а людям нравилось доверять ей секреты.
Хейвуд вздрогнул. Фэрфакс сощурилась, глядя на Арамию, и та сглотнула. В пустыне Сахара Тит назвал Фэрфакс самой жуткой девушкой на свете. Очевидно, Арамия была с ним согласна.
Но она продолжила, может, только чуть менее самодовольно:
— Снаружи ночь. Вы знаете, что на Атлантиде уже десятки лет действует комендантский час?
— Конечно, —
съязвила Амара. — Это все знают.— Допустим. А знаете ли вы, что города Атлантиды по ночам ярко освещены?
Арамия огляделась. На сей раз никто не сказал, что она повторяет общеизвестные факты.
— Так вот, они освещены, — продолжила Арамия. — Нигде, кроме самых широких проспектов, по которым постоянно прогуливаются патрули, нет деревьев, только коротко стриженые кусты, в коих почти невозможно спрятаться. Даже архитектура препятствует любым противозаконным действиям: между зданиями нет узких проходов, где можно было бы укрыться от ночного патруля. И между домами, что выходят на разные улицы, нет общего садика, как иногда в Державе. Даже вместе с землей, поднятой из океана, годных под строительство участков в Атлантиде всегда не хватает, поэтому высотные и малоэтажные здания просто подпирают друг друга, не оставляя промежутков, а общественные сады разбивают на крыше, и там, опять же, лишь цветы и кусты, а деревьев нет, так что патрулям все видно.
Каждое сказанное ею слово неприятно поражало. Не то чтобы Тит рассчитывал на особые преимущества ночного вторжения: он тоже знал о давно введенных патрулях и понимал, что передвигаться по ночам, вероятно, сложно. Но Арамии доказала, сколь велика его неосведомленность об Атлантиде как о стране — они практически не смогут появиться в открытую, не выдав себя.
Если Фэрфакс и чувствовала то же самое, то внешне это никак не проявилось.
— Мало указать, что мы чего-то не знаем. Ты можешь предложить решение, которое нам поможет?
— Я, конечно, тоже никогда не бывала в Атлантиде. Но точно знаю, что сами атланты нашли кучу способов обойти комендантский час. Есть маги с законным поводом находится снаружи затемно: частные охранники, работники ночных смен или техники, которых вызывают для аварийного ремонта. И полагаю, расплачиваться услугами или откровенно давать деньги за проход ночью — вполне нормальная практика.
— Думаешь, если мы решимся на подкуп, о нас не доложат в ту же секунду? Разве большинство людей не договорилось бы о поздней прогулке заранее?
— Всегда есть те, кому не удается планировать наперед. Им, конечно, приходится платить больше. — Арамия оглядела всю компанию. — Эта копия Горнила в Люсидиасе? — Ответа она не получила, но полученной реакции ей, очевидно, было достаточно. — Моя мама знает о туннелях под городом. На въездах и выездах из города стоят пропускные пункты. Если сможем пробраться в туннели, то вообще не попадемся на глаза властям.
— Как нам попасть в туннели? — спросила Фэрфакс.
— Этого я не могу открыть, пока не выйдем из Горнила. Я на своей шкуре испытала, как опасно использовать его в качестве портала. — Арамия улыбнулась. — Может, уже поторопимся? Оставаться здесь дольше чревато.
Как только Тит покинул Горнило и ступил на землю Атлантиды, давно подавленные воспоминания всплыли в голове мгновенно и, к сожалению, отчетливо. Обычные поблекли и со временем исказились, но сдерживаемые всегда возникали совершенно ясно и в деталях.
Ему было тринадцать, шел его первый летний семестр в Итоне, и хмурый Тит плыл по Темзе. Он ненавидел греблю, ненавидел эту школу и ненавидел Англию — честно говоря, не было ни одной стороны в его жизни, к которой бы он не питал глубочайшей ненависти.