Нф-100: Уровни абсурда

Кроме небольшой церквушки двор состоял из конюшни, нескольких хозяйственных построек, и большого поповского дома с пристроенной к нему баней, в которой, судя по долетавшим из нее звукам, веселились даже в это позднее время.

Прохор с Митькой, несшим на плече мешок с тяжелым бочонком, остановились у трех елок, сплетение веток которых позволяло им остаться совсем незамеченными при любых обстоятельствах.

Из бани вдруг выскочила совершенно голая женщина и с радостными воплями нырнула головой в пятидесятиведерную бочку с водой, стоявшую посреди поповского двора. За ней следом выбежал сам поп, который залез туда же. Вода из бочки тут же выплеснулась наружу, а в самой бочке возник утробный гогот, вызванный голосами и эхом от дубовых стенок.

– Похабник!
– сообщил Митька с вожделением в голосе и зачем-то облизнулся.

– А что за баба с ним купается?
– поинтересовался Прохор.

– Да кто-либо из приехавших лечиться от всех болезней, - сказал Митька, пустив слюну.
– У нас сейчас таких много. Прямо паломничество какое-то в последнее время! И все поп виноват! Хватает же его на всех! Включая Тишку-покрышку...

Двери в церкви оказались не запертыми. Прохор перекрестился и, вытащив из мешка бочонок, поставил его на пол возле небольшого алтаря. Митька где-то в углу умудрился нашарить свечку и спички. Маленький огонек осветил помещение. Митька, рассматривая сгоревшую спичку, заметил:

– А и дорогущие же они! Мы вон огнивом пользуемся, а поп на спичках не бережет. А еще говорят, что вот этой гадостью, которая зажигается, можно кого-нибудь отравить. Правда это?

– Да, - ответил Прохор.
– Эта гадость фосфором называется. У нас в полку один молоденький прапорщик из-за несчастной любви как раз этим спичечным фосфором и отравился. Полюбилась ему, понимаешь, гулящая баба. Жениться на ней захотел. А куда ж это, если он княжеского роду, а она - шлюха из дома терпимости. Вот нажрался он спичечных головок и крякнул. Мог бы и застрелиться, но ежли в голову там, то разорванная морда некрасивой в гробу будет. А от отравления - как хочешь можно рыло поправить. Видишь, у господ все учитывается...

Прохор поднял ногу с протезом и грохнул деревяшкой по верхней крышке бочонка. Та подалась вниз и обнажила промасленную бумагу, которая предохраняла порох от сырости. Инвалид надорвал прослойку и, черпая порох горстями, принялся просыпать узенькую дорожку к дверям. Митька сунулся было помогать, но получил от родственника кулаком в ухо.

– За что?
– поинтересовался он, привычно потирая ушибленное место.

– За то, что со свечкой к пороху лезешь, - ответил Прохор.
– Хочешь, чтобы мы с тобой взлетели на воздух вместе с алтарем?

Через несколько минут подготовка к акту вандализма была закончена. Прохор с Митькой стояли под елками и смотрели на бочку, в которой все еще продолжалось веселье. Пафнутий пел густым басом:

Славься, славься, ты Русь моя,

Славься ты русская наша земля.

Бесстыжая пациентка подвывала тоненько:

Ой да ты рябинушка,

Ой, кудрявая...

Вместе выходило нескладно, но зато душевно.

Прохор тряхнул головой и спросил:

– Ну что? Пора?

– Да, - согласился Митька.
– Добавим им гармошку с балалайкой!

Родственники перекрестились и Митька, нагнувшись, поднес зажженную свечку к пороховой дорожке. Огонек вспыхнул ярче и быстро побежал к дверям церквушки. Через несколько секунд он юркнул внутрь здания и Митька, затаив дыхание, закрыл глаза, а опытный Прохор заткнул уши пальцами.

Когда в церкви грохнуло, Митька от неожиданности выронил из рук свечку, а воздух сразу наполнился истошным собачьим лаем, зазвучавшим из всех деревенских дворов. Прохор выдал родственнику дежурный подзатыльник, который тут же привел того в чувство, и крикнул:

– Сейчас сюда сбежится вся деревня! Быстро уносим ноги!

Они рванулись и, сходу перепрыгнув через калитку, понеслись прочь от церкви. Причем Прохор, топая тяжелой деревянной ногой, несся с такой скоростью, что Митька никак не мог за ним угнаться. В Митькиной голове мелькали картины, увиденные им на бегу.

На фоне разгоравшегося пожара рядом с бочкой скакала обильная женская задница, удиравшая в сторону бани; а к церкви, из выбитых взрывом окон которой валил густой черный дым, несся голый поп Пафнутий. Толстая золотая цепь с крестом явно не сиротского размера хлестала попа по бочкообразному пузу, но Пафнутий, не замечая этого, ревел на бегу:

– Пожертвования! Пожертвования там же! Что я митрополиту посылать буду, ежли все сгорит?! Пожар! Спасите церковное имущество!

Митька с Прохором, никем не замеченные, благополучно добежали к околице и не видели, как Пафнутий ворвался в церковь через проем, зиявший на месте выбитых взрывом дверей. В сполохах разгоравшегося пламени поп начал судорожно хватать церковную посуду, иконы, прочую утварь и выбрасывать все это в окна. Через некоторое время он вдруг понял, что выйти из окружившего его пламени уже нельзя. Горячая золотая цепь все больше и больше обжигала грудь, да и дышать стало уже нечем.

Пафнутий посмотрел на ревущую стену огня. Лишь в месте, где раньше находился алтарь, чернел нереальной прохладой обозначенный странной ломаной линией круг.

– Спаси меня господи!
– взвыл поп, стряхивая с бороды искры.

Он закрыл глаза, перекрестился, и шагнул в спасительную черноту неизвестного круга.

Шелест ветра

БИОКОРРЕКТОР. Ура! Получилось!

ДЕМИУРГ. Неудивительно. За золото здесь все купить можно.

БИОКОРРЕКТОР. Не ной. Представь, что сейчас творится там, куда этого служителя

религиозного культа занесло!

ДЕМИУРГ. Ха-ха-ха!

ГОЛОС 1. Стоять на месте!

БИОКОРРЕКТОР. Кастраторы!

ДЕМИУРГ. Бежим!

ГОЛОС 2. Я вам сбегу!

БИОКОРРЕКТОР. Ой! Нос!

ДЕМИУРГ. Ай! Ухо!

ГОЛОС 2. Как они нас обозвали? Кастраторами?

ГОЛОС 1. Да.

ГОЛОС 2. Надо же! Каких только прозвищ мы не получали, но "кастраторы"

– уму непостижимо!

ГОЛОС 1. Сейчас они узнают, кем быть лучше: "кастраторами" или

жертвами своего тупоумия! <