Нф-100: Уровни абсурда

– Эй, ты! На чердаке который! Ну-ка, отзовись!

От легкого прикосновения протеза, нашпигованного увесистыми золотыми монетами, зад воздушного диверсанта подпрыгнул вверх, а ноги, потеряв опору, уперлись в бревенчатую стену и воткнулись в нее когтями. Из-за этого изменения опоры зад неизвестного создания выгнулся дугой и представил собой округлый волосатый барабан, прямо-таки созданный для битья. Чем инвалид и воспользовался.

После нескольких секунд воздействия деревянной ногой допрашиваемый диверсант проорал сверху:

– Ну хватит уже! А то сейчас сложу крылья и свалюсь вниз! Узнаете тогда, что такое анатомия! В-частности, человеческая...

– Кто ты такой?

– спросил Прохор, опустив протез.

– Грифон, - ответил голос сверху.

– Чего-чего?
– удивился инвалид.

– Не понял, ну и не надо, - сказал голос.
– Объясняй тут всякому быдлу, кто я есть...

Прохор, догадавшись, что его оскорбили, поднял протез вверх, намереваясь проучить наглый зад, осмелившийся издеваться над ним, но тут вдруг неожиданно затрещала дверь, и костыль, подпиравший ее, вылетел в сторону. Дверь распахнулась настежь и хлопнула о стену. В проеме возник огромный бурый медведь, стоявший на двух задних лапах. Головой он упирался в косяк, а на груди его болталась дугообразная ножка от лавки, примененной Прохором немного ранее для вышибания из окна двух представителей от сообщества нечистой силы.

Медведь обвел налитыми кровью глазами горницу и остановил свой взгляд на Прохоре, застывшем с занесенным над головой протезом возле волосатого зада грифона.

– Это ты, что ли, лавками кидался?
– взревел он.

– Да я, как бы, это... не нарочно, а от безвыходности, - миролюбиво ответил Прохор, кладя протез на плечо.

– Это тебя не спасет!
– заявил медведь и шагнул в горницу.

Пол скрипнул под тяжким шагом зверя. И тут же у него промеж ног заструилась какая-то непонятная труба. Прохор от неожиданности чуть не выронил свое тяжелое оружие. Медведь, споткнувшись о трубу, заорал дурным голосом:

– Какого ты рожна поперек меня лезешь, кишка библейская!

Кишкой оказался толстый и длинный змей черного, как уголь, цвета с гребенчатой спиной. Ни Митька, ни Прохор никогда раньше не видали таких больших гадов. Голова его по величине ни в чем не уступала башке взрослого барана и потому выглядела достаточно грозно. Кроме того пасть змея сверкала двумя дугами хищных и длинных зубов. Митька, млея от страха, повернулся грудью к двери и выставил перед собой ухват. Инвалид же, упершись спиной в стену, приготовил к бою протез. Лишь Грунька никак не отреагировала на появление новых врагов, продолжая самозабвенно молиться.

Змей приподнял голову, взглянул снизу вверх на медведя и сказал:

– Я тоже имею право на ужин. Лавочник - мой!

– Как бы не так!
– взревел медведь.

И здесь, совершенно неожиданно для всех участников ночной битвы, откуда-то из-под самой крыши донесся звонкий крик петуха! Медведь со змеем замерли. А петух, не

останавливаясь, впал в непонятное состояние неугомонности. Его крик стал неким непрекращающимся попурри. Он, выпуская из глотки душу, орал и орал без остановки:

– Кукареку! Кукареки! Кукарекувон!

Медведь неловко ступил назад и всем своим весом придавил змея. Тот, взвизгнув, выстрелился из-под тяжелой лапы и, промелькнув в воздухе толстой лентой, врезался аккурат в волосатый зад грифона. Челюсти гада резко сомкнулись, и грифон получил силовой импульс, связанный с неожиданно произведенным задоукусыванием.

Под крышей раздался леденящий душу хриплый вопль, крылья с бешеной силой ударили по потолку (отчего сверху посыпались щепки), кожистые лапы оттолкнулись от стены и грифон с силой ядра, выпущенного из пушки, исчез из горницы, унося с собой змея, сверкнувшего напоследок вытаращенными от удивления глазами.

Медведь, оскалясь, всхрапнул, и, глядя на Прохора, рявкнул:

– Я завтра снова приду! И деревянной ногой сделаю себе из твоей туши

большую отбивную котлету! С косточками!

– Приятного полета, - ответил Прохор медведю, явно намекая на судьбу его недавнего товарища, взмывшего с грифоном ввысь.

И здесь петух испустил одухотворенную трель:

– Кукар-трулюлю!

Медведь развернулся и тяжело застучал лапами в сенях.

Сразу за этим отключились все звуки, и стало необыкновенно тихо вокруг. Митька, недоуменно прищурившись, подошел к окну и высунул голову наружу. Раздался гулкий звук удара, и Митьку отбросило на пол. Из-за окна послышался голос:

– Что, съел? Будешь знать, как подличать с табуреткой.

Звериные лапы, топая, удалились...

Митька, сняв с головы деревянную миску, служившую ранее тарелкой Шарику, произнес с недоумением:

– Надо же, отбились...

Груня на коленях подползла к Митьке, обняла его и принялась реветь, стуча об стену миской Шарика, подвернувшейся ей под руку.

Прохор устало сел на пол и, прицепив протез к ноге, сообщил:

– То ли еще будет...

Груня с Митькой повернули головы к нему и застыли в недоумении.

Если б они оказались в эту минуту где-нибудь выше избы, то могли бы наблюдать довольно интересную картину, напрямую связанную с недавней битвой.

В освещаемом полной луной небе, поднимаясь все выше и выше, летела сказочная групповая фигура, наполняя окружающее пространство ревом. Огромные крылья свирепого чудовища с головой льва жутко распарывали воздух. Пасть грифона исторгала из себя всяческие богохульства и другие черные слова, связанные с порядком рождения и обитания пресмыкающихся. К этим свирепым звукам примешивалось легкое оправдательное шипение змеиного языка и свист парусящего в воздухе шланга, прилипшего к заду незадачливого авиатора.

Змей, воткнувшийся в грифона, пытался объяснить, что зубы у него загнуты внутрь, и потому он не может отцепиться. Мол, если что-то попало в пасть, то необходимо это проглотить, ибо обратной дороги нет. Но гузно грифона - слишком объемная вещь. Даже если ее и удастся проглотить, то змея разорвет к черту! Поэтому нужен кто-то третий, способный помочь освободить зубы змея с помощью какого-нибудь ломика. Причем на земле. Далее гад пытался сказать, что в воздухе он этим делом заниматься не намерен совершенно, так как при освобождении пасти от застрявшего в ней зада грифона придется подчиниться закону свободного падения. Еще змей хотел сообщить, что с гравитацией он совсем не дружен, так как не умеет летать.

Но все эти потуги не увенчались успехом, потому что рот его был заткнут основательно. А шипенье гада - пустой звук, впрочем, как и шум парусящего в небе шланга. Поэтому гротескная крылатая фигура с длинным хвостом, завернутым ветром в штопор, уносилась в небо все выше и разные нелепые звуки становились тише, пока не смолкли совсем...

<