Нич Ниднибай
Шрифт:
Обстрел несколько стих, и по команде бойцы бригады побежали вперёд, к дороге. Побежал и рядовой Гройсшлемазлин. Вот и дорога с одиноким башмаком. Послышался вой бомбы и затем её взрыв. Раскалённый осколок попал в грудь Гройсшлемазлину, вырвал его несчастное сердце и оно, всё в крови, шлёпнулось рядом с его бездыханным и тоже окровавленным телом. В это же время задул огорчённый ветер, и с усталого неба стал потихоньку накрапывать стеснительный дождичек. А на произошедшее всеми дырочками своей шнуровки с ужасом смотрел промокший и дрожащий от холода одинокий башмак, и его шнурки казались струйками чёрных слёз…
Концентрационный лагерь смерти номер 3333 был новенький с иголочки,
Всё это, на отличном вянском языке, любезно-доверительно разглашал Леольhю во время его первого после поправки допроса черноглазый, смуглый, симпатичный офицер в сером цамцавовском мундире…
– Вы попали сюда совершенно случайно: просто этот лагерь ближайший к месту, где вас подобрали. За дверью послышался гогот лагерных охранников.
– Невозможно работать. Простите. Офицер встал и вышел за дверь. Послышался его резкий говор, и гогот стал удаляться.
Леольh, в белой лазаретной одежде, бледный от всё ещё продолжающихся невыносимых головных болей и ужаса услышанного, продолжал в оцепенении сидеть на высоком, чёрном табурете под светом двух ярких жёлтых ламп комнаты для допросов.
Симпатичный цамцавовец вернулся и продолжил:
– Мы провели тщательное расследование и выяснили, что вы происходите из очень древнего врейского рода… Хотя, честно сказать, ваши зелёно-серые глаза и не врейский нос… Но генетические анализы не оставляют сомнений: вы врей. Достаточно вам подписать эту декларацию, – офицер протянул Леольhю лист бумаги, – принять присягу, поработать в нашем дружном лагерном коллективе, и чик-чак, – вы на свободе…
Декларация была на вянском… Она была очень обстоятельной…
Леольh отрицательно покачал головой… Офицер вскочил из-за стола.
– Оставьте эти глупости. Вы же умный человек, с врейскими практичными мозгами. Даже Рабейну уничтожал врагов врейского народа, – сказал раздражённо цамцавовец.
– Не в лагерях смерти…
– Ладно. Подойдём с научной точки зрения. Есть законы природы. Их не обойти… Закон естественного отбора. Слабый гибнет… Вы думаете, я не испытываю к ним жалость?..
– Беспощадная жалость… Жалость без пощады… Она лишь для самообеления… Ваш отбор… противоестественный… Рабейну, – Леольh разорвал и бросил в смуглоту цамцавовского лица клочки декларации, – бедный Рабейну… он уже тогда понял: даже то, что вырублено на камне под диктовку Господа, можно легко забыть… разбить… потерять… изменить или стереть…
– Есть, видимо, какое-то недопонимание. Вы имеете лишь две возможности: либо согласиться, либо быть уничтоженным… Тем более что теперь вы посвящёны в государственную тайну…
Бронетранспортёр остановился на зелёном лугу, весьма исковерканном войной, и из роскошного чудовища вышла не кто-нибудь, а Манечка-Стефочка, и не просто так, а по малой нужде, и не как-нибудь, а в чём была, то есть в одной юбочке (без трусиков) и в бюстгальтере. Не то чтобы в броневике Сатанилаева не было туалета – просто: проветрить натруженные бёдрышки…
Да, я забыл сообщить, как Стефочка очутилась здесь. Всё несказанно просто: Сатанилаевские войска несколько оттеснили верисейские в юго-западном от столицы направлении, но положение было неустойчиво, и Верховный Главнокомандующий решил лично появиться на передовой для поднятия боевого духа солдат и офицеров своей гвардейской дивизии. А кто ж едет на
фронт без предметов первой необходимости? Вот он и взял с собой Стефочку…Сделав, что нужно, шикарная блондинка пошла назад, старательно (как и раньше, при следовании сюда) отводя глаза от трупов, валявшихся там и сям в местами обгоревшей траве и в грязи. Но всё же у просёлочной дороги она не выдержала и взглянула на один такой жуткий объект. Голова его была свёрнута набок так, что виделся лишь профиль: большой горбатый нос впалая, грязная, заросшая щетиной щека, забрызганная засохшей кровью. Пыльные, чёрно-седые волосы головы и грудь солдата тоже были в засохшей крови, а у руки с узловатыми суставами пальцев, судорожно прижатой к левой стороне груди, лежала вывалившаяся из кармана, чудом уцелевшая, её, Стефочки, фотография… Стройные, белые ножки женщины подкосились, и она рухнула без сознания…
Охранники, переносившие обморочную Стефочку назад в броневик, с неплатонической нежностью посматривали на то, что виднелось из-под её приподнявшейся юбочки и под полупрозрачным бюстгальтером… Потом бронетранспортёр уехал. Осталось только затишье перед очередным боем, трава, мёртвые тела солдат и одинокий башмак, который никак не мог взять в толк, с чего вдруг на этой войне люди стали падать в обморок от такого житейского для них дела, как изуродованные трупы…
А у братана, то есть у Сатанилаева, от всех этих Стефочкиных обмороков вновь разыгралась похоть, и по прибытии в столицу, в свою резиденцию, он овладел Стефочкой пару десятков раз. Хорошо ещё, что для Стефочкиного, уже полуобморочного, тела это было, как два пальца записять…
Утром, сидя уже в своём кабинете, Верховный узнал, что дело плохо: воспользовавшись небольшим подкреплением, присланным из Подлунного Таяйя, в количестве двухсот миллионов солдат в составе корпуса из восьми тысяч дивизий (с 4001-вой по 12000-ную), которые вместе со второй армией Независимой Сибирской республики остались сдерживать наступление верисейских войск на южном от столицы направлении, остальные сибирские войска вплотную подошли с севера к столице Справедливого Союза.
– Пора кончать с этой хе…нёй, – подумал Сатанилаев и вызвал офицеров-носильщиков ядерного кейса.
Получив кейс, он направился с ним назад в свою спальню. А там, в спальне, ему снова захотелось, потому что ему, вообще, всегда хотелось, и потому, что там лежала на кровати голая спящая Стефочка. Верховный Главнокомандующий положил ядерный кейс на пол и стал раздеваться…
Когда бойцы первой мотострелковой роты второго батальона третьего мотострелкового полка четвёртой дивизии пятой армии Юго-Западного фронта Независимой Сибирской республики ворвались в апартаменты Верховного Главнокомандующего Вооружёнными Силами Справедливого Союза, первосвященника Политсинода ЦК Эметистической партии СС, брата Сатанилаева, они увидели голую Стефочку. Она держала пистолет против окровавленного ненасытного органа голого трупа Сатанилаева и, щёлкая курком уже пустого оружия, своим хриплым с повизгиванием голоском в безумстве безостановочно повторяла:
– Это тебе за Шлемазлика моего, это тебе за врейских деток, это тебе за вянских деток, это тебе за рыжего, это тебе за тётю Феню, это тебе за меня…
Бойцы закутали Стефочку в её же махровый халат и увелиот трупа…
Командующий фронтом, генерал армии Дарусанов, как раз принимал делегацию от генералитета армейского корпуса Подлунного Таяйя, когда зашёл офицер штаба фронта и с радостным возбуждением доложил о гибели Сатанилаева. Дарусанов наклонился, чтобы что-то прошептать своему переводчику, сидевшему по левую руку от него. Переводчик, кивнув головой, встал, приблизился до почтительного расстояния к сидевшему по правую руку от командующего таяйскому гостю и на прекрасном таяйском языке молвил: