Ничего личного

– Я бы хотел увидеть ее, - говорю я, прочищая горло.

– Она спит, - напоминает Кирилл. Он говорит это спокойно, но я слышу в его голосе недовольство.

– Это неважно, - я поднимаюсь с места.
– Я не пробуду у нее долго.

В палате Ники царит полумрак, но хрупкая фигура в больничной пижаме сразу приковывает мой взгляд. Я подхожу ближе, стараясь не шуметь, и жадно впитываю в себя ее образ. Из тонкой руки торчит иголка капельницы, лицо бледное, на щеке огромный бордовый синяк, на лбу ссадина, рассечена губа. Она выглядит измученной и уязвимой, но даже в таком состоянии у меня перехватывает дух от ее красоты и внутренней силы.

Она не заслужила ничего из этого.

Внутри меня что-то больно сжимается, когда я представляю, что могло бы произойти, если бы Ника не действовала, а ждала, что ей помогут. Она всегда говорила мне, что готова к нападению, но я никогда не воспринимал эти слова всерьез. И до сих пор не понимаю, как в той ситуации она смогла спасти себя. Находясь на волосок от смерти, в машине, ведущей ее к пропасти одержимым психом, связанная по рукам и ногам, она не сдалась.

Я хорошо помню тот миг, когда по координатам, которые передали мне Владимир и Даня Благов почти одновременно, я доехал до места аварии. Увидев огромный пожар и искалеченную груду металла, которая когда-то была моим Гелендвагеном, я похолодел от ужаса. Все померкло. Спина покрылась бисеринками пота, ноги отяжелели и отказывались слушаться. На миг я перестал что-либо слышать: гул пожарных сирен, какофония переговоров полиции, треск огня, - все исчезло, словно я оказался в безвоздушном пространстве. Все, что было во мне – это оглушающе громкий стук сердца.

Только потом я заметил склонившихся над тонкой фигурой полицейских, и со всех ног побежал вперед, чтобы убедиться, что каким-то чудом Ника осталась жива. Позже была скорая, звонки Кириллу. И эта больница. Седой главврач, который лично осматривал Нику по звонку Благовых. И пустынный коридор, в котором я провел часы ожидания. Надежда, что все обойдется. И вера, что с самоубийством Самохина весь этот кошмар для Ники навсегда закончится.

Заходя в ее палату, я хотел просто посмотреть на нее издалека и уйти. Это было бы единственно правильным и здравым решением. Но, глядя на нее сейчас, я меньше всего хотел принимать правильные решения.

Почти вплотную приблизившись к кровати, я протягиваю руку и нежно провожу пальцем по светлой пряди, упавшей Нике на лоб. Изучаю миловидное лицо с тонкими чертами. Глубоко вдыхаю в себя аромат тропиков, притушенный запахом лекарств. Больше не позволяю себе ничего лишнего, как и не должен был позволять с самого начала.

Кирилл прав. Ника заслуживает большего. Самого лучшего. И это, конечно, не я и мои извращенные взгляды на отношения между мужчиной и женщиной.

Сжав руки в кулаки, я отступаю на шаг, потом еще и еще, пока не оказываюсь у самого выхода из палаты. Не дав себе шанса передумать, я последний раз бросаю взгляд на Нику, и ухожу прочь ни разу не обернувшись. Но еще до того, как покидаю здание клиники, меня начинает мучить жестокая боль потери чего-то очень важного и настоящего.

41

Ника

С невероятным трудом разлепляю тяжелые веки, морщась от яркого дневного света, который бьет по глазам. Во рту стоит противный привкус ржавчины. Голова безбожно гудит, и ощущение такое, словно я все еще сплю. Превозмогая тупое давление в затылке, настороженно обвожу глазами безликую светлую комнату с выкрашенными бледно-голубой краской стенами и не узнаю ее. Сознание похоже на бездонную черную дыру, но единственное, что в чем у меня нет сомнения – это место мне решительно незнакомо.

Память возвращается ко мне так внезапно, как удар молнии. Все произошедшее накануне накрывает меня лавинной волной, и на секунду мне кажется, что я задохнусь под тяжестью этой ноши. Последнее, что отпечатывается в сознании – грязная бетонная стена в десятке метров от моего лица и звенящая боль, которая пронзает все тело.

Неужели, я умерла?

Инстинктивно напрягаю мышцы в попытке приподняться, но от боли, которая пронзает левое плечо и затылок, вынужденно откидываюсь обратно на подушку, не в силах сдержать громкий стон.

– Никуся!

Сквозь пелену слез, вступивших на глазах, различаю смутно знакомое лицо, склонившейся надо мной женщины.

– Мам? – шепчу недоверчиво, все еще стараясь прийти в себя от яркой вспышки боли. – Как ты здесь оказалась?

– Шшш, доченька, успокойся, - мама ласково касается моего лба.
– Все хорошо. Ты в безопасности. Мы с папой приехали, как только узнали, что случилось.

– И папа здесь? – превозмогая шум в голове, спрашиваю звенящим от удивления голосом.

– Конечно, - мама продолжает успокаивающе гладить меня по голове.
– Он вышел в буфет, но скоро вернется.

– Значит, я не умерла? – предполагаю я.

– Нет, Ника, - говорит мама ласково, но в ее голосе я слышу ноты горечи. – Ты спаслась.

– А он? – слова застревают в горле, но я все же задаю этот вопрос, не в силах произнести имя своего мучителя.

– А его больше нет.

Прикрыв глаза, я конвульсивно сжимаю пальцы вокруг простыни, которой оказываюсь укрыта. Испытывая одновременно глубокую печаль и облегчение, стараюсь осознать, что произошло. Я больше никогда не буду бояться, я смогу забыть этого человека, как страшный сон… И все же, никто не заслуживает такого конца, который он для себя выбрал.

– Мам, можно мне попить? – прошу я, немного успокоившись.

– Конечно, - она расстроено всплескивает руками. – Извини, Никусь! Я так обрадовалась, что ты пришла в себя, что сама немного растерлась.

Через мгновение мама подносит к моим губам стакан воды, и я делаю несколько больших глотков, смачивая пересохшее горло.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает мама.

– Так, словно по мне проехался танк, - отвечаю с глухим смешком, который неприятной дрожью отдается в затылке.
– Кто знает, что я в больнице?

– Кирилл, разумеется, - говорит мама, поправляя мою подушку.
– Его друзья. Даня Благов с женой навещали тебя утром, но ты спала.

– А Дима? – меня охватывает смутное беспокойство.

– Платов? – на лице мамы появляется сосредоточенное выражение. – Его я не видела. По крайней мере, с тех пор, как мы приехали.

– А давно вы приехали?

– Вчера днем, Никусь.

– Я так долго была без сознания? – восклицаю удивленно.

– Ты приходила в себя несколько раз, но врач предупреждал нас, что из-за сильного обезболивающего, ты можешь ничего не вспомнить, - мама вдруг хмурится. – Ой, мне же врача позвать надо.

Я киваю, но перед тем, как мама уходит, спрашиваю:

– Мой телефон… Не знаешь, его нашли?

– Да-да, - мама лезет в пакет и достает мобильный, который я узнаю по яркому чехлу. – Только экран разбился, малышка.

– Ничего, дай мне, пожалуйста.

– Может лучше повременишь со связью? – интересуется она робко.

– Мам! – восклицаю я.

Тяжело вздохнув, мама вкладывает в мою руку телефон, а сама выходит из палаты.

Я несколько мгновений смотрю на экран, испещренный мелкой паутинкой трещин, и ввожу пароль. На экране отображается масса пропущенных звонков, сообщений в мессенджерах и уведомлений в соцсетях. Мне хватает двадцати секунд, чтобы понять, что от Димы за все это время не было ничего.