Ничего личного

– Технически мог. Он служил во Французском Легионе, ему знакомо подрывное дело.

– Андрей был его лучшим другом.

– Ты так много знала об их дружбе?

– Я не знала даже, каким человеком был мой муж. – Это правда, пусть и горькая. Катя ничего не знала. На мир и окружавших ее людей она смотрела сквозь призму эмоций, она не анализировала, только чувствовала. И сейчас ею тоже двигали чувства – нежелание принять очевидное как данность. Детское нежелание…

На следующий день Егор заехал за ней в половине девятого утра. Впервые Катя видела Силантьева не в костюме, а в джинсах и свитере. В обычной одежде он выглядел моложе и симпатичнее.

– Тут недалеко, всего километрах в тридцати. – Егор помог Кате сесть в машину. – Но аура того места уже совсем другая, не замутненная всем этим. – Кивком он указал на замок. – Ты сама поймешь, когда увидишь.

Егор не преувеличивал, когда говорил про другую ауру. Деревенька, в которую он привез Катю, казалось, не менялась со времен своего сотворения. И лес вокруг нее не менялся, и река. И Егорова дача, приземистый сруб за высоким забором, не выглядела в этой глуши чем-то чужеродным, вписывалась в пейзаж вполне органично. Как и еще с десяток таких же бревенчатых добротных домов, как грибы выросших на лесной опушке. Над крышами двух из них вился дымок.

– На выходные соседи приезжают часто. – Егор проследил за Катиным взглядом. – Но тут не принято шуметь, надоедать друг другу. Тут ценят уединение.

Он выбрался из машины, помог выйти Кате, принялся выгружать из багажника пакеты.

– У тебя есть печь?

– Печи нет. Зато есть очень приличный камин. Мы с Алиной любили… – Он замолчал, отвернулся, но почти тут же сказал фальшиво бодрым голосом: – Ну, прошу к нашему шалашу!

Шалаш, снаружи похожий на русскую избу, внутри оказался вполне комфортабельным, оборудованным всем необходимым для жизни и приятного времяпрепровождения. Пока Егор возился с камином и выгружал привезенные продукты в большой холодильник, Катя обследовала дом.

– Нравится? – спросил Силатьев, подбрасывая в огонь березовые поленья.

– Очень нравится. – Катя заглянула в залитый скупым утренним солнцем кабинет. – Я бы тут жила. – Она подошла к выходящему на лес окну.

– Я и живу. Когда получается. – В дверях появился Егор. – Этот дом помогает зализывать душевные раны, а в Москве я задыхаюсь.

– Я тебя понимаю. – Катя погладила деревянный подоконник. – В средневековом замке жить тоже нелегко.

– А ты перебирайся сюда, – предложил Егор и густо, по-мальчишески покраснел. – Кать, ты только не подумай ничего такого. Я же здесь наездами. Когда мне с моей работой? Подумай! Тут есть все условия: отопление, газ, горячая вода, телефон, Интернет. И до замка всего двадцать минут езды.

Она согласилась. Бывают такие удивительные места, где жизнь кажется чуточку легче. И за эту чуточку хочется цепляться, как утопающий цепляется за соломинку. Это был первый день из вереницы серых и безрадостных дней, объединенных одним-единственным словом «после», когда Катя смогла почувствовать себя почти живой.

С Егором было легко. Он окружал ее заботой и не требовал ничего взамен. Они могли подолгу разговаривать и так же подолгу молчать, не чувствуя при этом неловкости. Иногда горе сближает сильнее, чем радость…

В замок Катя вернулась поздним вечером, под внимательным взглядом дежурившего на въезде Ивана попрощалась с Егором, направилась к дому.

– Хорошо отдохнули, Екатерина Владимировна? – В предельно вежливом голосе Ивана чудилось что-то еще, что-то непонятное и неприятное.

– Хорошо. Спокойной ночи, Иван. – Она заставила себя улыбнуться.

Ночью Кате приснилась химера. Проснулась молодая женщина от собственного крика…

* * *

Иван сидел перед будкой охранника, подставив лицо еще несмелому, но такому желанному апрельскому солнцу. На подъездной дорожке показалась маленькая ярко-синяя «Хонда». О странной блажи хозяйки знали все охранники: последние несколько недель она регулярно, как на работу, уезжала в загородный дом Силантьева. Если бы не ее беременность – восемь месяцев, как-никак! – и не тот факт, что сам Силантьев сутками пропадал на работе, запросто могли поползти слухи. А так эти почти ежедневные вылазки считались всего лишь маленькой прихотью беременной женщины. Вот только женщина эта выглядела с каждым днем все хуже и хуже, как после тяжелой болезни. Даже веснушки ее куда-то исчезли. Все до единой.

– Доброе утро, Екатерина Владимировна! – Он поздоровался и даже кивнул в особом служебном рвении. – Как обычно?

– Доброе утро. – Она нервничала, улыбалась одними губами, барабанила по рулю тонкими пальцами. – Да, как обычно.

– Когда планируете вернуться? – В вопросе не было ничего подозрительного. Это его обязанность – знать, кто из обитателей дома куда едет и когда вернется.

– Думаю, через пару часов.

– Счастливого пути! – Он нажал кнопку, открывающую ворота.

Когда машина скрылась за поворотом, Иван достал мобильный телефон.

– Да, только что выехала, – сообщил он невидимому собеседнику, – сказала, что вернется через несколько часов, заметно нервничала.

Несколько секунд он слушал молча, а потом кивнул и отключил связь.

Для того чтобы решиться, Кате понадобился почти месяц. Этот месяц из ночи в ночь в кошмарах ее преследовала химера. И каждый раз, проснувшись в слезах и холодном поту, Катя понимала, что это не просто кошмар, а зашифрованное послание от подсознания. Мертвая химера пыталась что-то сказать. Она выматывала Катю, доводила до безумия, физической и душевной болью наказывала за недогадливость. От химеры она спасалась лишь в доме Егора, только там ее страхи отступали. А сегодня Катя надеялась получить ответ на самый главный, не дающий покоя вопрос.

Катя нашарила в сумочке внушительную связку ключей. Она собирала их весь этот месяц: от многочисленных комнат замка, от офиса, от квартиры Лизы. Катя даже специально купила несколько замков, с виду похожих на замок, который ей предстояло сегодня открыть, если очень повезет. Идея, которой молодая женщина была одержима последние дни, даже ей самой казалась бредовой.

Это была совершенно иррациональная идея, не обещавшая ей ни ответов, ни успокоения, но Катя цеплялась за нее крепко и отчаянно. Кате казалось, что стоит только еще раз взглянуть на тот страшный снимок, и химера оставит ее в покое, выпустит из своих костистых лап.

Егор сказал, что уничтожил снимок, но Катя по глазам видела – врет. Она знала его уже достаточно хорошо, чтобы понять кое-что очень важное. Егор никогда ничего не выбрасывал, он не умел расставаться с вещами. В его шкафу висели костюмы, вышедшие из моды лет десять назад. Его комод был забит старыми носками. В его городской квартире имелась комната, заваленная старой мебелью, место которой на помойке. Если бы это был кто-то другой – не Егор, Катя пошла бы привычным для психиатра путем анализа и поиска истоков проблемы. Но с Егором так не получалось, слишком близким он стал, слишком предвзятой стала она сама. Причину, наверное, следовало искать в детдомовском детстве, в бедном, почти нищем Егоровом детстве. Вот только Катя не хотела, да и не могла искать. Она искала снимок, шла по следу химеры, чуяла этот невидимый след, как борзая чует след загнанной лисицы.

В загородном доме Егора, в любое время дня и ночи гостеприимно распахнутом для Кати, все-таки имелась одна запертая на ключ дверь. Возможно, за этой дверью скрывалось всего лишь подсобное помещение, возможно, если бы Катя спросила, что там, Егор бы ей ответил. Но она не спрашивала, вместо этого методично, комнату за комнатой, обыскивала дом и собирала ключи в надежде, что за закрытой дверью окажется еще одна «комната ненужных вещей», в которой можно найти свою химеру.

Конечно, была еще городская квартира, и синяя пластиковая папка со снимками с места преступления запросто могла оказаться там, где-нибудь на самом дне запертого на замок ящика стола. Но до городской квартиры Кате не добраться, а загородный дом оказался в полном Катином распоряжении, и она решила действовать поэтапно.