Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

Я не могу сказать, что отец рассчитывал разрушить в Москве все рогатки, которые не удалось преодолеть в Вашингтоне и Кэмп-Дэвиде. Тем более, что у Эйзенхауэра заканчивался второй президентский срок, приближались выборы. Отец больше рассчитывал заложить прочный фундамент на будущее. Казалось, мир наконец стронулся с мертвой точки. Выставки в наших странах, взаимные визиты и намеченная новая встреча в верхах, казалось, позволяли надеяться на смягчение международного климата, поворот мира к общению, соглашениям, а по мере возникновения взаимного доверия — к необратимым переменам. Тут очень важно не оступиться, особенно в начале пути, когда нервы на пределе. Один неверный или неверно истолкованный шаг — и все труды пойдут прахом.

Первую половину 1960 года переполнили различные международные контакты, встречи, визиты. Как плотина прорвалась. Отец крутился как белка в колесе.

В начале февраля в Москве он вел переговоры с Джованни Гронки, президентом Итальянской республики. Проходили они тепло, без напряжения. В выходной день отец пригласил гостей к себе на дачу. Гуляли по зимнему подмосковному лесу, играли в снежки. Казалось, заехали на денек добрые знакомые. Серьезные разговоры перемежались пустяками, супруга президента смутила отца неожиданным вопросом, спросила: где он шьет свои костюмы?

Отец не раз читал в переводах из иностранной печати критические замечания о своей одежде, о ней отзывались как о мешковатой, небрежно сшитой. Он никогда не франтил, даже в молодости; шиком тех послереволюционных лет считалось отсутствие внимания к своему внешнему виду. И сейчас он не уделял особого внимания портным, но подобные высказывания задевали его самолюбие. Свои костюмы, как и другие члены Президиума ЦК, он заказывал в специальной пошивочной мастерской, принадлежащей КГБ. Портные там старались как могли, особенно после того, как отец побурчал по поводу оценки результатов их деятельности в иностранной прессе. Из-за всех этих мелких неурядиц вопрос о костюме одновременно задел и смутил его. Он только пробормотал в ответ: «Здесь шьют, в Москве. Есть одна мастерская. А что?»

— Очень хорошо сидит. Я думала, вы заказывали его за границей. Крой похож на итальянский. Вот я и подумала, не из Италии ли он? У нас очень хорошие портные, — щебетала гостья.

Она еще некоторое время поболтала о костюмах, о портных, о том, какие чудесные мастера в Италии. Отец ее слушал не перебивая. Я про себя посмеивался. Отец не терпел разговоры о тряпках, считал их обывательскими. Мог и оборвать собеседника. Сейчас он сохранял на лице гостеприимную улыбку. Возможно, после прогулки с семьей итальянского президента и пошла гулять по свету байка о том, что отец заказывает себе одежду исключительно у итальянских мастеров.

В феврале — марте отец посетил Индию, Бирму, Индонезию, Афганистан, Францию. Везде он говорил о мире, о разоружении, о мирном сосуществовании. Особое значение он придавал переговорам с генералом де Голлем. Раньше они практически не встречались.

Отец считал: сложившаяся в мире обстановка позволяла надеяться на успех совещания в верхах. Если, конечно, ничего не случится. А что могло произойти? Хотя трудности в отношениях между странами сохраняются немалые, их с маху не решишь, но не следует бояться начать. Отец с оптимизмом смотрел в будущее.

В конструкторском бюро Челомея весь 1959 год прошел в напряженной работе. Первую крылатую ракету, наконец-то сданную на вооружение, устанавливали на переоборудованные дизельные подводные лодки. Спускали на воду новые, современные, с атомными двигателями.

Успех, в сочетании с поддержкой со стороны отца, подстегнули Челомея; и без того охочий до работы, он не покидал своего кабинета до поздней ночи, не давал разогнуться и другим.

Работа над крылатой ракетой не останавливалась ни на минуту. П-5 поступила на вооружение, но сколько еще предстояло сделать: повысить точность, научить ее стартовать из-под воды, прижать пониже к поверхности моря, чтобы не попала до времени в луч локатора. А если впереди крутые береговые обрывы? Их надо облететь, но не отрываясь от поверхности земли более чем на несколько десятков метров. Новая задача — и ищутся новые решения, перебираются варианты. Наконец, вот он — ответ, догадка, озарение. И снова загадки. И снова поиск ответа.

А как решить проблему поражения надводных кораблей? Их надо найти в океане, обмануть бдительных стражей, рыскающих в радиусе многих сотен миль от оберегаемого авианосца, подобраться к вожделенной добыче. Ракета должна уметь многое — выбрать цель, преодолеть яростную атаку противовоздушных средств и попасть в самую уязвимую точку. Одно перечисление проблем чего стоит! А их предстояло решать, и решать в кратчайшие сроки.

Челомей слал наверх одно за другим предложения, проекты, записки.

В результате сложилась стройная концепция вооружения подводного, а частично и надводного флота, направленного на борьбу с кораблями и портами противника. Для реализации предложений выпускались постановления правительства, в них определялись задания, сроки: что и когда разработать, испытать, внедрить в производство, передать на вооружение.

В 1959 году, ближе к лету, Челомей «заболел» космосом. На Земле ему стало тесно. Морские проблемы отошли на второй план. Челомея влекла пока неизведанная область управляемого полета в космосе. Он мечтал о подчинении траектории своей воле: маневрах, сближениях, облетах, стыковках и расстыковках. Королев к этому «цирку» всерьез не относился.

Весь 1959 год мы прорабатывали варианты, примеривались к новым задачам.

Начали с полетов к иным планетам. Челомей увлекся плазменными двигателями, раскручивающими космический корабль по спирали вокруг Земли до тех пор, пока он не ложился на траекторию к Марсу или Венере.

А вот другая идея, похожая на корабельную: крылатая ракета выпархивала в космос из контейнера, доставленного сквозь атмосферу носителем, и начинала выделывать замысловатые пируэты: ныряя в стратосферу, опираясь крылышками на остатки воздуха, меняя траекторию, а затем, поддав двигателем, устремлялась снова на орбиту. Она могла выполнять задания по разведке, фотографированию или осуществлять космическое прицельное бомбометание.

Но более всего Челомею хотелось построить космический крылатый пилотируемый корабль. Обязательно высокоманевренный. Эта идея не оставляла его до последних дней жизни. Корабль получил название «ракетоплан». Среди военных предложение Челомея не встретило поддержки. Они считали его плодом разгулявшейся фантазии. Деньги на исследования давали скупо, периодически перекрывая финансирование до нуля. Генеральный штаб все оглядывался на то, что делают за океаном. Там с некоторым запозданием по отношению к Челомею объявили об исследовании возможностей создания крылатого космического самолета, получившего название «Дайна Сор». Иногда создавалось ощущение, что нашими работами руководят не с улицы Фрунзе, а из Пентагона. Урезали ассигнования на «Дайна Сор» — и тут же нам начинали пенять на бесполезную трату денег. Приходила информация о возобновлении интереса у американских военных к этой проблеме — нам подбавляли кислорода.

Из космических мечтаний родились два конкретных проекта.

Предлагалось в ближайшие годы вывести на доступную в то время невысокую орбиту сфазированную систему спутников, способную принимать, обрабатывать и передавать радиолокационную и иную информацию. В процессе работы они по командам с Земли удерживали свой строй, не забегали вперед и не отставали, а по истечении отведенного им срока жизни самостоятельно уходили на высокую орбиту, на космическую свалку. Такая система позволяла постоянно, без пропусков следить за всей поверхностью Земли, сушей и океанами, предупреждать о катастрофах или передвижении воинских соединений и кораблей противника. Это уж как решит заказчик. На Западе он впоследствии получил название RORSAT, у нас — УС (управляемый спутник).