Никогда не отпущу тебя

***

— Я безумно по тебе скучал. Я буду любить тебя вечно, — пробормотал Холден. Расслабленный и пресыщенный, он рухнул на нее сверху и уперся лбом ей в шею. И хотя упирающийся ей в ягодицы член еще подергивался от невероятного оргазма, было ясно, что второй раунд не заставит себя долго ждать.

Гризельда развернулась в его объятьях, лицо у нее раскраснелось и блестело от пота и возбуждения. Он опустил глаза на ее розовые соски, задевающие ангела у него на груди, и вся его кровь вновь устремилась вниз.

— Посмотри на меня, — проговорила она.

Подняв глаза, он увидел, что она усмехается, но слишком хорошо ее знал, чтобы не заметить сквозившую у нее во взгляде неуверенность.

— Расскажи мне о Джемме… и вашем…

— Дочке, — произнес Холден, наблюдая за тем, как розовые губы Гри приоткрылись от удивления. — Ханна. Мы решили назвать ее Ханной.

— Ханна, — повторила она, и ее глаза наполнились слезами. — Ханна.

Холден кивнул. Заговорив о дочери, он сразу успокоился и с нежностью притянул Гризельду к себе.

— На прошлой неделе я видел её на УЗИ. Гри, она само совершенство. Десять пальцев на ногах. Десять пальцев на руках. Пока мы смотрели на нее, она пару раз рыгнула, и вокруг нее плавали маленькие пузырьки. Наверное, это всё мои гены. Это было похоже на чудо, вот так увидеть ее.

— Я уверена.

— И я услышал, как бьется ее сердце. Так сильно. Как у скаковой лошади. Просто потрясающе. Она должна родиться ближе к Рождеству.

Счастливое выражение слегка спало с лица Гризельды, но она быстро опомнилась, и улыбка снова стала довольно радушной, но уже более натянутой.

— А… Джемма?

— У неё все хорошо. Знаешь, нам пришлось помириться. Ради Ханы.

— О, — сказала Гризельда, вглядываясь ему в лицо и изо всех сил стараясь удержать на лице улыбку. — Конечно.

Холден прищурился.

— Гриз? Что у тебя на уме?

— Помирились, — тяжело вздохнула она, потупив глаза. — Так вы…

— Что? — спросил он, затем приподнял ее подбородок и поморщился, увидев застывшие у нее в глазах слезы. — Что, ангел?

— Вы снова вместе? Хотите… ну знаешь, попытаться стать настоящей семьей?

— Ч-что? — проговорил он. — О чём ты говоришь? Мы только что…

— Я знаю, — быстро сказала она. — Но я…

Накрывшая его волна гнева была столь стремительной, что у него тревожно заколотилось сердце.

— Я люблю тебя! Мы только что занимались любовью. Я… Г-гризельда, ты действительно думаешь, что я вернулся к Джемме, а потом приехал сюда, чтобы разок т-трахнуть тебя перед лагерем новобранцев?

Она взглянула на него из-под опущенных ресниц, нервно облизав губы.

Он потянулся к ней, взял её лицо в свои ладони и напомнил себе быть с ней нежным, несмотря на кипящую внутри ярость.

— Г-гриз, скажи мне, что ты уверена в том, что я настроен серьезно. Я твой. Я люблю тебя. Я п-принадлежу тебе. И никому больше.

Она нервно сглотнула, на какое-то мгновение опустила глаза, затем снова взглянула на него.

— Я хочу в это верить.

Ему показалось, что она его ударила.

— Т-так ч-что же тебе мешает?

— У тебя ребенок от Джеммы, — торопливо проговорила она. — И ты всегда хотел семью, хотел быть хорошим отцом…

— Я стану Ханне хорошим отцом, но семья у меня будет с тобой, черт возьми.

Словно не слыша его, она продолжала:

— И поэтому я подумала, может, ты передумаешь на счет Джеммы, потом, у тебя на руке так много отметок…

— Г-гризельда! — он был так зол, что боялся невзначай её ударить, поэтому убрал руки от ее лица и перевернулся на спину, чтобы слегка от нее дистанцироваться. Его сердце свело в мучительном спазме, и он пытался перевести дыхание. Ему не хотелось на нее орать или пугать ее, но он был в ярости… И ему было невероятно больно.

— Ты мне не доверяешь.

Она тоже перевернулась на спину, и они оба в отчаянии уставились в потолок.

— Я доверяю тебе больше, чем кому бы то ни было, — мягко сказала она.

— Это ни о чем не говорит, — возразил он и почувствовал, как защипало в глазах.

Она повернулась на бок и посмотрела ему в лицо.

— Холден, пожалуйста, не злись на меня. Я люблю тебя больше всех на свете. Я хочу этого… Я хочу тебя… Я просто…

— Все отметки у меня на руке… Это ты, — признался он.

— Что?

Он повернулся к ней, чувствуя невероятную тяжесть в сердце, а также вину, сожаление и стыд от того, что открывается ей в своем истинном свете.

— Все эти знаки, все до единого, п-принадлежат тебе.

— Что это значит?

Глаза обжигали слезы. Чтобы их сдержать, он поморгал и сосредоточился на ее лице.

— Неважно, с кем я был и когда. Неважно, что т-ты умерла. В тот момент я закрывал глаза и видел твое лицо. Всегда. Даже с Джеммой.

— Холден, — сказала она, и в ее голосе послышались боль и недоумение.

— Я знаю, что это ненормально. Когда я видел тебя в последний раз, тебе было всего тринадцать лет, — он замолчал, вглядываясь ей в лицо, в надежде, что она его поймет. — Н-но я уже был в тебя влюблен. Когда ты лежала рядом со мной на этой дерьмовой грязной койке, я чувствовал себя таким… живым. Ты стала для меня тем, по чему я всю свою жизнь тосковал, чего хотел и о чем мечтал. Я… Мне был не нужен никто, кроме тебя. Всю мою жизнь — всю жизнь — ты была сердцем, бьющимся у меня внутри, женщиной моей мечты.

Он поднял руку и, посмотрев на подсчитывающие знаки, провёл пальцем по синим и черным линиям.

— Так я пытался тебя заменить. И так каждый раз терпел неудачу.

Она казалась совершенно потрясенной, но им овладело такое неудержимое отчаянье, что он торопливо продолжил.

— Твои знаки на всём моем теле. У меня на руках. На груди. В глазах. В голове. В сердце.

У нее по щекам катились слёзы.

— И мне их не стереть. Чтобы от тебя освободиться, я должен умереть. Гри, н-неужели ты этого не видишь? Н-не можешь понять? Для меня есть только ты.

— Я вижу, — глотая рыдания, прошептала она и, раскрыв руки, потянулась к нему.

Он перекатился на нее и уткнулся лбом ей в плечо, почувствовав обрушившийся на него поток острой боли — боли, вызванной ее потерей на берегу Шенандоа, известием об ее гибели, необходимостью жить с Калебом, который её убил. Открытая рана, оставленная Гризельдой много лет назад, еще не зажила, и он вдруг отчётливо вспомнил, животную боль, охватившую его, когда он поверил, что она мертва.

«Я бы пошёл ради тебя на край света… чтобы ты почувствовала мою любовь»