Никогда_не...
Шрифт:
— Ничего, вырастут, — еле удерживаюсь от того, чтобы не сказать — так это твоя мамка мне патлы повыдёргивала, как и обещала. Но понимаю, что вымещать злость на Эмельке глупо, тем более она и так старается помочь, ухаживает за мной.
Неожиданно причина озверения Наташки доходит до меня в полной мере — что там она кричала? Я тебе покажу, как детей сманивать? Это она не об Эмельке ли случайно? И неважно, что ее дочь ушла к своему парню, я прекрасно помню, как Наташка ревновала ее ко мне, считая, что все изменения в жизни Эмельки происходят с моей лёгкой руки.
— Так что там у вас… вышло? Ай-й… — стараюсь подавить стон боли, когда Эмелька льёт мне то ли перекись, то ли спирт на висок, где ободранная кожа и рана отзываются сильным жжением, но не таким, как во всей остальной голове, которая печёт как будто изнутри.
— Да то и вышло… Теть Поль…. Повернись немножко, вот так… Ты прости меня, ладно?
— За что? Ай, больно! — теперь ее пальцы аккуратно ощупывают мою голову на затылке и темени, задевая очаги новой боли.
— Терпи, терпи, пожалуйста… Тут чуть-чуть осталось. Слушай, Сережка, Денис скоро там? Может, лучше будет повязку наложить?
— Та конечно накладывай! Тут же все в кровище! Надо, чтобы дезинфекция держалась! — без колебаний заверяет Сережка и мне снова становится смешно. Знала ли я, когда первый раз увидела его в кофейне и учила отличать просто латте от латте макьято, что именно он будет решать судьбу моей головы через каких нибудь три недели.
— Тогда тащи еще бинты. Их там хоть хватает, в аптечке? Чтоб никуда за ними не бежать, Дэн запретил, — Эмелька быстро отсылает тонкого Сережку то ли по необходимости, то ли из желания удалить посторонних, спосоьназ подслушать наш разговор. — Да за все прости, теть Поль, — дождавшись, пока Серёжка убежит на разведку, тихо повторяет она. — За то, что наговорила тебе тогда… Когда последний раз виделись.
— Забудь, — только и могу выговорить я, на самом деле не чувствуя больше никакой досады. Все это кажется мне сейчас таким мелочным.
— Нет. Такое нельзя забывать. Я тебе много гадостей сказала… сама не знаю, что на меня нашло. Может, злилась, что дядя на меня наорал. Прямо отчитал так, что я обиделась — чего это он на твою сторону переметнулся, ты ж ему чужой человек… А он прям защищает тебя, против семьи готов пойти. Вот я и сказала, что ты ему не пара и люди над ним посмеются. А на самом деле… не посмеются. Даже когда Кристинка слила ваши фотки, я сразу подумала — какие вы красивые вместе.
— Особенно я, и особенно сейчас, — чем сильнее становится мое беспокойство по поводу скорого приезда Артура, тем больше мне хочется хохмить и скатываться в чёрный юмор.
— Да ладно тебе, теть Поль… Заживет все. Я тебя полечу и все пройдёт… Вот таблетка обезболивающего, кстати… Глотай, глотай… И воды побольше выпей, чтоб подействовала быстрее. Вот так, молодец… Но ты на меня больше не сердишься, нет? Я ж помню, как ты обиделась, что я тебя Дженифер Лопес обозвала.
— Хоть бы всех так оскорбляли… как ты меня, Эмель, — снова пытаюсь криво улыбнуться я, пока она промахивает капли воды с моего лица. — Джей Ло красотка. Я согласна быть как она. Все, Эмель… проехали. Никаких обид.
— Прощаешь? Ну и хорошо… — кажется, она пытается меня обнять, но я снова глухо мычу от того, что у меня болят и ноют все кости, и Эмель быстро отстраняется. — А то, знаешь… Когда наши узнали все про вас… Такое началось. И я себя как со стороны услышала — и мама, и бабушка точно такое же говорили. Так противно стало.
— М-м? — мычу я, как бы подталкивая ее рассказать чуть больше.
— Ох, теть Поль… У нас, эти два дня ужас, что творилось. Спасибо, Сереж, это мне надо. Всё, что принёс. А теперь сбегай к Дене, может, ему чем-то помочь надо. Что-то он долго в этой своей подсобке сидит, — снова отправляет она по поручению тонкого Сережку и выждав пару секунд для верности, продолжает рассказ:
— Бабушке опять плохо было, скорую вызывали. Звонили тетям в город, и всей родне сказали съехаться. Прадеду Гордею, конечно, на хутор с утра до ночи вызванивали, но…
— Но там все глухо… — заканчиваю я ее мысль, в кои-то веки радуясь отсутствию связи, которая подарила нам пару безмятежных суток. Теперь все, что произошло в имении у Гордея Архиповчиа воспринимается мной как добрая сказка — особенно в сравнении с моим возвращением в город. И его реакция в сравнении с Наташкиной.
Как забавно — там, где я опасалась самосуда и агрессии, со мной поступили очень даже по-человечески. Зато там, где была уверена в своей безопасности, случилось такое, что до сих пор не могу уместить в сознание.
— Да, и это их еще больше злило — они ж понимали, что вы вместе, там,
в селе. И никто не может вас достать. Еще и автобусы с утра не ходили, когда бабушка решила ехать. Только днем уехала, до этого с самого утра на автостанции сидела. Мы так переживали из-за нее — у нее недавно приступ нервный был, а тут целый день, на жаре… Мама бесилась страшно. Говорила, что если с ба что-то случится, она тебя своими руками закопает.— Ну, вот она и попыталась, — снова пробую пошутить я, но по вздоху Эмельки понимаю, что лучше не надо.
— В общем, очень плохо у нас было, теть Поль. Кристина ж не сразу все выложила про вас. Сначала все завелись из-за этой фотосессии — мама злилась на тебя, что ты такое вытворила, что теперь ее все подружки с ней поссорились и сказали, что это она виновата, что тебя к нам в город притащила.
— Даже так?
— Ага… Сказали, что ты чуть ли не по ее вызову приехала, меня нормально пофоткала, а вот их детей… И что в школу она тебя специально привела, чтоб над всеми посмеяться — ты типа ее подружка, что она, не знает твои повадки? Короче, они целый день ругались, и она уже тогда тебя хотела… прибить. А потом вышла вторая часть, про тебя и дядю. И тогда их совсем накрыло. Особенно от тех фоток, где он один. Ну, где ты его снимала…
Ага, без одежды — думаю, но не говорю я. Всё-таки, обсуждать голые фотографии своего ближайшего родственника не очень приятно, даже если ты его не осуждаешь. А если ты ревнивая мать, которая не хочет и не может его отпустить… Или сестра, для которой брат — вечный источник проблем, а тут преподнес еще одну, совсем ни в какие рамки не вписывающуюся. Не завидую я, ох не завидую Эмельке, которой пришлось выслушать, как Никишины переживали свалившуюся на них правду.
— Так, теть Поль, щас только не шевелись, я постараюсь бинт наложить… Не шевелись! Болит, я знаю, но это повязка, она нужна… Вот так… Тихо-тихо, — снова успокаивающе шепчет она мне и даже смешно дует на повязку, как будто это способно уменьшить боль под ней. — И я вот знаешь, это всё слушала… И так неприятно… прям противно стало. Вы, конечно, с дядей начудили — совсем, что ли, чокнулись, такое устраивать… Забыли, где живете? Ладно ты — ты ж у нас почти иностранка. А он? Как мозги отшибло, дурак дураком… Вот мама с бабушкой и сцепились — ба говорила, что ты дяде поделала что-то, приворот сильный навела. А мама — что он сам по себе от рук отбился, что вы оба — два сапога пара, и проклинала вас на чем свет стоит. И бабушка проклинала. Я даже не знала, что они такие вещи могут говорить. И когда бабушка уже на вокзал ушла, спросила маму — а зачем так злиться? Нет, понятно, что мы все в шоке, никто не ожидал. Но я-то уже знала… И не сказать, чтоб сильно одобряла вас, ну, ты знаешь. Но чтоб так оскорблять… Такие слова говорить… Некрасиво это, неправильно. Не по-человечки как-то.
— Только не говори, что ты это матери сказала, — я слишком хорошо зная Наташку, чтобы даже без уточнений Эмельки понять — всего лишь один вопрос, недостаточно агрессивная поддержка в желании расправиться воспринимается ею как выпад против, как переход на строну «врага». И под горячу руку она способна вылить всю злость на голову того, кто просто мало негодовал рядом с ней.
Так оно и вышло, и слова Эмельки только подтверждают это:
— И она как разоралась на меня, теть Поля… Это какой-то ужас был, я ее никогда такой не видела. Чуть не отлупила, только Злата с Радмилкой защитили. А она и им всыпала по первое число, заперла нас всех в комнате, и говорит — сидите тут, распоясались! Ни с кем из вас, нельзя по-человечески, всех под замок посажу, и только что не так — ремня дам. Еще прадед, говорит, из хутора приедет, всем мало не покажется. Ну, мы посидели немного, а потом… Есть же хочется. Обедать было пора, и мне к Денису бежать. У него тут после первого Крискиного поста такое творилось… Люди пришли требовать ответа за то, что он организовал, окна вот побили, чуть бардак внутри не устроили. Пришлось хозяину звонить, серьёзных людей подключать… Дядь Коля наш, который самый главный самогонщик, за Деню вписался, своих мужиков охранять кафе поставил. А хозяин злой, говорит, выгонит Дениса, как вернётся, так что у нас, теть Поль, тоже — такие неприятности… Но дядь Коля и его братва пообещали вступиться за Дениса, так что, может, и не выгонят… Может, обойдётся все. Как я могла его в таком положении оставить и дома сидеть? Вот скажи, ты б смогла?