Никому о нас не говори
Шрифт:
Теперь моя очередь кусать губы и задуматься над ответом. Как я могу быть уверена в том, о чём слабо имею представление? Я села в эту машину, поддавшись спонтанному импульсу.
— Я никуда не буду лезть, — бросаю короткий взгляд на Тимура.
Он ловит его. И, поймав, вздыхает, качая головой.
— Пахом будет рад.
И в слове «рад» я слышу совсем иное значение. Но деваться уже некуда. Тимур сворачивает с основной дороги и гасит яркий свет фар.
Оставшуюся часть пути мы едем в кромешной темноте. Я молчу, чтобы не отвлекать Тимура. Машина медленно переезжает одну колею
Несколько раз Тимур щёлкает фарами машины. И только после этого ворота перед нами медленно разъезжаются. А я уже в напряжении ёрзаю на сиденье. Так я ещё ни разу сюда не попадала.
И, насколько огромная территория этой заброшки, понимаю только сейчас, когда Тимур ещё несколько минут кружит вокруг каких-то старых и порой полуразрушенных зданий.
Он припарковывает машину возле одного из них и глушит мотор. Мы, не сговариваясь, переглядываемся. Подбородком он указывает мне, что пора на выход, а правую руку заводит за своё сиденье, доставая из-под него уже знакомую мне спортивную сумку.
Я послушно выхожу из машины следом за Тимом. А потом семеню за ним вдоль заброшенных зданий. И в такой темноте это сделать не так-то просто. Здесь нет фонарей. Лишь изредка нервно оглядываюсь, замечая припаркованные машины. От старых экземпляров нашего автопрома до шикарных тачек.
Потихоньку, но нервничать я всё же начинаю. Потеряю из вида широкую спину в чёрном худи — потеряюсь здесь сама.
Неожиданно Тимур резко останавливается. Он оборачивается, столкнувшись со мной почти нос к носу. Я удивлённо распахиваю глаза, когда чувствую через темноту, как Тим задумчиво осматривает меня с ног до головы. Замираю под его взглядом не дыша.
А потом он неожиданно тянется к капюшону моей толстовки. Тимур накрывает ей мою голову. И только потом перестаёт хмуриться. Я же недоумевающе хлопаю ресницами.
— Так лучше. Не снимай капюшон. И, пока я рядом, держись только возле меня. Ни с кем незнакомым не разговаривай, — хрипло наказывает Тимур.
Непрошеные мурашки проскальзывают у меня по спине. Не снимать капюшон. Держаться рядом. Не болтать. Я сглатываю сухость в горле. Я же справлюсь с этим, да?
Дальше всё так и делаю. Иду, спрятав лицо под капюшоном, держусь возле широко шагающего Тимура и молчу. Но с каждым метром в глубь территории мне всё больше кажется, что тогда, у подъезда, нужно было сдержать свой порыв.
Первые, но чёткие отголоски страха внутри появляются, когда мы спускаемся по уже знакомой лестнице одного из зданий. По ней я совсем недавно шла, неся Тиму лекарства. Но тогда здесь была тишина. Сейчас же везде витает гулкое эхо голосов и криков. Мы идём по длинному, плохо освещённому коридору с чёрными стенами, за которыми и собралась толпа тех, кто готов смотреть и участвовать в боях.
Тим несколько раз оборачивается. Стреляет в меня пристальным взглядом. Будто бы проверяет, не сбежала ли я. А я отвечаю ему натянутой улыбкой. Ведь шаг за шагом у меня холодеют конечности.
Возле знакомой двери в каморку уже стоит Пахом в потрёпанном спортивном костюме и курит
взатяг.— О, Тимурыч, здорово! — басит амбал. Тянет свободную от сигареты ладонь для приветствия, но одного взгляда за спину Тима ему хватает, чтобы тут же её убрать и фыркнуть: — А она что здесь делает? — Шрам на лице Пахома аж дёргается от возмущения.
Я чувствую себя микробукашкой, которую вот-вот раздавит огромный, тяжёлый ботинок. Уж слишком недовольно смотрит на меня Пахом. А вот Тим спокоен.
— Группа поддержки, — произносит уверенно и открывает мне железную дверь каморки.
Под хмурый взгляд Пахома я ныряю в его комнатку. Сразу присаживаюсь на угол дивана. Тимур же сказал, чтобы я вела себя тихо.
— М-м-м, и что? Снова в обморок брякнешься? Я откачивать не буду, — ехидничает Пахом, подперев дверной косяк плечом.
— Всё будет нормально. Да? — осторожно спрашивает у меня Тим.
Я сразу же быстро киваю, а вот нервничаю ещё сильнее.
— Вали уже, — цокает Пахом. — Сейчас жеребьёвка идёт.
— Тим! — восклицаю я, даже не успев ни о чём подумать.
Просто подскакиваю с дивана, когда вижу, как он перекидывает через плечо свою сумку и собирается уйти. И Тимур тормозит. Удивлённо ведёт бровями, когда сталкивается с моим растерянным взглядом. А он именно растерянный. Я ведь что-то должна сейчас сказать человеку, что застыл в паре метров от меня. Только что сказать — не знаю. Можно ляпнуть что-нибудь вроде «будь осторожен», но это так банально. Поэтому у меня просто щемит в груди.
Тим вдруг расплывается в улыбке. Мне кажется, он всё понимает...
— Конопатый нос свой только не высовывай, — произносит Тимур с наигранной строгостью, а у самого появляется блеск в глазах.
— Не буду, — отвечаю вполголоса, краснея до кончиков волос.
Горин исчезает из каморки с усмешкой на губах. А я остаюсь стоять у кушетки, нервно оттягивая манжеты своей толстовки.
— Не ссы. Отмахается твой Тимурчик, — бросает мне Пахом и уходит вслед за Тимом, громко хлопнув дверью.
— Он не мой, — шепчу я, а сердце в груди уже сходит с ума.
Я остаюсь одна в каморке. Опять присаживаюсь на старый диван и так и сижу на нём, продолжая нервно теребить край рукава толстовки. Тереблю и жду.
Только не знаю чего. Может, того самого момента, когда наконец пойму, что я сбежала из дома? Ночью. С Тимуром. На бои.
Медленное, но полное понимание этого накатывает холодной волной через пару минут моего одиночества в комнатушке у Пахома.
Я. Сбежала. Из дома. С Тимуром. На бои.
И в глубине живота уже сжимается страх и леденящее душу осознание моего поступка. Но прочувствовать его до конца не успеваю. Тяжёлый гул ударяет в стены каморки.
Я тут же встаю с дивана. Испуганно смотрю на железное полотно двери, за которой слышится гудение голосов.
Неужели всё уже началось?
На слабых ногах подхожу к двери и толкаю её. А по ушам сразу же бьёт громкий шум. Я будто попадаю в дежавю: дикий ор голосов, тёмный тесный коридорчик с чёрными стенами, в одной из которых я вижу узкую полоску света. Всё как в самый первый раз, когда я очутилась здесь несколько недель назад.