Никто об этом не узнает

А вот Артём и впрямь оказался милым. Он, может, и не слишком дружелюбно с ней держался, и улыбался явно натянуто, но, тем не менее, обещал завтра всё ей здесь показать. И отца это предложение порадовало.

После чая Жанна Валерьевна проводила Алёну в её комнату. Это тоже казалось немыслимым — в таком роскошном доме у неё ещё и собственная комната будет!

— …располагайся, обустраивайся, ну и отдыхай, — пожелала ей мачеха и удалилась, оставив Алёну одну.

Это было не комната, а мечта! Просторная! Просторнее, чем их спальня в детдоме, а в той спальне они жили вшестером. Кровать огромная — спи хоть вдоль, хоть поперёк. А шкаф! Алёна раздвинула двери и обомлела, он сам как ещё одна комната, хоть живи. Её нищенский скарб займёт тут от силы две-три полки.

Осмотревшись, она решила первым делом разложить вещи, когда дверь внезапно распахнулась и в комнату вошёл он. «Джеймс Дин». Точнее, Максим, её сводный старший брат. Сердце ёкнуло от неожиданности, а может, и не только от неожиданности. И почему-то вдруг подумалось: «Не отфотошопили».

Вживую он выглядел даже красивее, точнее, взгляд его был ещё выразительнее, у неё аж сердце ёкнуло. Алёна поймала себя на том, что как-то непозволительно долго таращится на него, молчит и глупо улыбается.

«Надо срочно что-то сказать».

Но, как назло, в голову ни шла ни одна умная мысль.

Сам он смотрел на неё почему-то насмешливо, но даже сквозь эту усмешку прорывалось щемящее отчаяние и всё то же гибельное безрассудство.

Наконец она сумела более или менее взять себя в руки. И даже вымолвила:

— Ой, прости, ты, наверное, Максим, да? А я — Алёна.

— Да в курсе я, кто ты такая. Все теперь в курсе, — хмыкнул он и, оттолкнувшись от стены, шагнул к ней навстречу, — …твоими стараниями.

Теперь в свинцовых глазах полыхнула злость, острая, жгучая, непримиримая. Алёна перестала улыбаться и непроизвольно отступила.

Он бросил взгляд на её жалкие пожитки и брезгливо скривился. И так же презрительно осмотрел её с ног до головы. Алёна инстинктивно обхватила себя руками, точно пытаясь закрыться от этого жалящего взгляда.

— Могла бы не тащить сюда это рваньё. Папочка уж прикупит тебе что-нибудь приличное, — сказал как плюнул. Его слова, его злой тон шли вразрез, ну просто никак не состыковывались с внешностью. Это как если бы редкой красоты орхидея источала не аромат, а вонь. — Кстати, тебя хоть на вшей… чесотку, лишай, что там ещё у вас бывает, проверили?

Ей вдруг стало до слёз обидно. Зачем он так с ней? Что она ему плохого сделала?

— Почему ты так говоришь? — сглотнув ком, тихо спросила она.

Он взметнул бровь.

— А ты думала, что влезешь в чужую жизнь и все тебе должны быть рады?

— Но он — мой отец! А ты — мой брат…

— Брат? — его аж передёрнуло.

Он вдруг стремительно шагнул к ней, крепко схватил за локоть и грубо подтянул к высокому зеркалу над туалетным столиком.

— Взгляни на меня и на себя, чучело. Какой я тебе брат? У нас в принципе нет ничего общего. Ты — всего лишь приблудная попрошайка. Мне с тобой даже рядом стоять противно. Даже смотреть на тебя противно. И если ты рассчитывала, что будешь жить тут припеваючи, то тебя ждёт глубокое разочарование. Я тебе это гарантирую.

Максим выпустил её руку и словно в подтверждение своих слов обтёр ладонь о джинсы, а затем вышел.

Глава 3

Отцовский водитель вёз братьев в гимназию.

Артём таращился в окно, как будто впервые видел проплывающие мимо дома, Максим зависал в мессенджере.

«Хоть бы скинул её фотку, интересно же» — писал ему Ренат Мансуров, лучший друг и одноклассник.

«Ничего там интересного нет. Чучело. Страшилище. Лахудра лупоглазая. Короче, полный зашквар. За завтраком чуть не проблевался».

«Всё равно охота посмотреть)))»

«Успеешь ещё. Отец на днях поедет по городам и весям двигать себя среди народа, вот и замутим у меня афтерпати. Наглядишься!»

«О, кууул! Кстати, тебя вчера Аллочка потеряла…»

«Пошла она…»

Вчерашний прогул Максима дома остался незамеченным. Ещё бы! Подумаешь, какой-то там прогул, когда такое событие — возвращение блудной дочери в лоно семьи. Точнее, приблудной. При одной лишь мысли о ней его так и корёжило. И в то же время ни о чём другом просто не думалось.

Ирония в том, что пару месяцев назад, когда они даже не знали о существовании этой колхозницы, за ужином разгорелся спор. Хотя разгорелся — это слишком громко сказано. Так, пошкварчал немного и затух за неинтересностью темы. Мать вычитала в модном журнале статейку о том, как очередная бедняжка, родившая внебрачного ребёнка от какого-то селебрити, женатого причём, качает права и настойчиво претендует на хорошее содержание. Так вот мать была на стороне бедняжки, которую коварно соблазнили и подло бросили.

«Мало того, — возмущалась, — что девчонку соблазнили и бросили, так ещё и оставили с ребёнком! Вот как она его должна растить одна? И ребёнку бедному каково будет? Безродный, не нужный, нежеланный… Ужас!».

Эта манера её — вычитать какую-нибудь ерунду, а чаще — вот такую пикантность на пике шумихи — обычно вызывала у Максима лёгкое раздражение. Ну разве непонятно, что тут никому эти скандальные новости неинтересны? Разве нельзя трепаться о звёздных адюльтерах и прочих закидонах знаменитостей со своими подружками?

Но в тот раз он вдруг вскипел — понял же, что мать себя в юности вспомнила. Ну и его… Тогда он перечил ей, грубо, зло, утверждая, что никто не виноват, если эта «бедняжка» такая шалава, что легла абы с кем и такая дура, что ума не хватило хотя бы предохраняться. А теперь эта дама и вовсе выглядит жалкой, жадной и позорной попрошайкой.

Мать разнервничалась, обиделась, целых два дня потом с ним не разговаривала.

А вот, интересно, что бы она сказала сейчас? Опять горячо отстаивала бы интересы «бедняжки»?

Что-то сомнительно. Уж так она яростно возмущалась, когда отец размышлял, чем одарить новоявленную дочь. И это вообще, считал Максим, очень в духе взрослых — перестраиваться на ходу, менять по обстоятельствам взгляды и мнения. А они потом ещё и негодуют, почему ты их не уважаешь.

Колхозницу после завтрака тоже куда-то увезли по поручению отца. Куда, интересно? Впрочем, не настолько, чтобы выяснять. Если что, он потом спросит у водителя.

Вообще, у отца было их двое, водителей. Один катал его самого, ещё с незапамятных времён, сменив с десяток авто, и теперь стал практически отцу другом. И вот этот, второй, что возил их в гимназию. Ни Максим, ни даже Артём не запомнили его имени, настолько он был неприметным, ко всему безучастным, да просто никаким, словно не человек, а функция, неотъемлемое приложение к чёрному Кадиллаку. Молча довёз, молча высадил на парковке перед кованными воротам гимназии, а через шесть часов будет стоять здесь же, на месте, будто и не уезжал.