Ниоткуда с любовью

Катька-староста ощутимо засветила в Полинин бок локтем. Орешина поморщилась и подняла на старосту глаза.

— Ну что такое? — спросила шепотом, так как шла лекция по истории зарубежной журналистики, и препод достаточно нервно реагировал на посторонние разговоры во время своих занятий.

— Помоги мне со Славиком. — Едва разлепляя губы, произнесла Катя.

— Что?

— Он совсем спятил. Строит план журналистского расследования.

— Какого расследования? — со смешком поинтересовалась Орешина.

— Да все того же! — с досадой поморщилась Катя. — Затерянная бухта.

— О… — только и ответила Полина.

— Ну, Полька, ну, пожалуйста, я не знаю, что придумать! Сердцем чую, что он попадет в неприятности!

— Не каркай! — разозлилась Полина. — Все будет нормально!

— Ага, нормально! Ты что, не знаешь его? Да он вообще без тормозов же! Надо что-то придумать.

— Да погоди, ну что он там нарасследует? Это же не так просто, как кажется — провести журналистское расследование. Наверняка ему чья-то помощь будет требоваться. А мы пока попробуем его отговорить.

— Не знаю, получится ли…

— Орешина! Ролдугина! Я не понимаю, почему мы общаемся на лекции! Все знаем уже?

Девушки резко замолчали.

Катька настаивала на том, чтобы они разузнали у Славика о его планах тут же и сейчас же начали придумывать план по переключению его внимания от Затерянной бухты. Но Полине было некогда. Мысли о Славике, просто сходящем с ума от скуки, не задерживались сейчас в ее сознании. Из ее головы не уходило последнее письмо ее сестры Нины.

Она пришла домой из университета и тут же села за компьютер — новый материал в газету нужно было сдать уже вечером. Но едва она вошла в систему, ей тут же пришло оповещение о новых письмах в почтовом ящике. Это были письма из почтового ящика Нины.

Полина тут же вошла в почту и увидела это письмо. Оно было сверху.

«Уважаемая Полина, хотя будь я менее воспитан, никакого уважения вы бы от меня и подавно не услышали. Вряд ли вы заслуживаете ответа, судя по тому, что я знаю о Вас, но не могу не ответить, понимая, что Вас, хоть и косвенно, но тоже касается это дело.

Я не знаю, где Нина, но надеюсь, что с ней все в порядке. Правда, в порядке, потому что иначе вы будете виноваты в десять раз больше, чем сейчас. И вряд ли вы поверите, что это так, но вы и правда виноваты. Если бы вы с самого начала, после автокатастрофы поддерживали свою сестру так, как она поддерживала вас всю свою жизнь, вряд ли ее депрессия затянулась бы так надолго! Но вы мало что сделали для ее выздоровления, вы ни капельки не отплатили ей за ее любовь к вам, и ее исчезновение — это лишь закономерность всей вашей халатности по отношению к сестре! Да вы вообще хоть что-то сделали, чтобы найти ее, кроме вялых писем и заявлений в полицию? Сомневаюсь, что это так и не вижу больше смысла тратить свои слова на человека, до которого они в принципе вряд ли могли бы дойти! Денис».

Кровь отхлынула от Полининых щек. Она спрятала холодные пальцы в рукава кофты и отошла подальше от гневного письма Дениса, каждое ядовитое слово которого словно шип вонзалось теперь куда-то внутрь ее организма. В душу? В сердце? Смешно, судя по тому, как о ней думает Нинин приятель, у нее таких внутренних субстанций и быть не может.

Хотя… так ли он был неправ? Больше всего ее разозлила эта явная невежливость его письма, это была ее первая мысль, это было как раз тем, что она изначально не готова была ему извинить. Но вот сама суть… Пожалуй, ответить на эти обвинения можно было бы лишь в присутствии Нины, только она могла бы сказать, что она думает о Полине и ее поведении за долгие-долгие годы, еще до автокатастрофы.

Пока лишь Полина могла ответить Денису примерно следующее:

«Уважаемый Денис. Прошу прощения за то, что обратилась к вам, хотя и благодарю за то, что вы все же смогли найти в себе силы и ответить мне, несмотря на явное презрение. Хочу напомнить лишь, что вы действительно слишком мало знаете меня, чтобы устраивать надо мной судилище, а в остальном, в чем-то в ваших словах есть доля истины. Боюсь, что и об этом говорить нужно не нам с вами. Еще раз извините за беспокойство. Полина».

К тому моменту, как письмо было отправлено, голова у Полины разболелась просто невыносимо. Ей казалось, что она болела от невыплаканных слез, которые уже давно копились внутри, не прорываясь наружу. Она положила голову на сомкнутые руки, а внутри проносились десятки воспоминаний.

Вот они с Ниной отстаивают перед родителями свое право жить в квартире, а не в доме, а те удивляются их редкому единодушию; вот Нина приезжает к Олегу и забирает ее домой; а вот они прощаются на вокзале, когда Нина поступили в Академию русского балета, и обе очень стараются не плакать. А вот и шкатулка, подаренная им обеим, из которой в один совершенно обычный день перестала звучать музыка. Эта шкатулка всегда напоминала Полине все их ссоры, все их конфликты и недопонимания.

Полина подняла голову от сложенных вместе рук. Вот оно что… шкатулка.

«…Постарайся помириться с теми, с кем была в ссоре», — просила ее в письме Нина, и только сейчас Полина подумала: а что если она имела в виду и себя тоже? Невозможно выкинуть из их жизни все их конфликты и ссоры, но можно остановить их сейчас, пока не поздно.

Пришедшая в голову мысль была такой простой и ясной, что Полина не понимала, почему не додумалась до этого сама и намного раньше. До этой минуты бедной Полине ни разу не пришла мысль, что шкатулку можно починить. Сколько раз она досадовала, пытаясь услышать знакомые звуки детства. Но шкатулка молчала, будто умолкла навсегда, будто она была человеком, который уже не возвратится. И не было шансов повернуть время вспять или, повернув ключ, услышать музыку.

А сейчас… словно свет зажегся где-то в глубине Полининой души и придал так необходимую ей энергию. Свет. Ей нужна уверенность в завтрашнем дне. И в том, что Нина вернется.

Почему же она решила, что правильно истолковала письмо своей сестры?

* * *

— Мне кажется, я его теряю, — в отчаянии сказала Маша Родиону по телефону.

Это было в начале недели, в понедельник. Сегодня была пятница, и Маша думала о том, что нельзя потерять то, что никогда и не было твоим.

— Ты сама виновата! — сказал ей тогда Родион довольно резко. — Я с самого начала говорил тебе — не запариваться по этому поводу. Что ж вы не умеете ценить то, что у вас есть? Вечно надо ко всему прикопаться, все разрушить!

— Расков! — ошарашено остановила его Маша. — Ты что, с дуба рухнул? Ты, можно подумать, сам ценишь то, что у тебя есть!

— Я не совершаю глупостей! — довольно холодно откликнулся он.

— Ага, точняк. Хаха три раза.

— Когда это ты стала говорить слово «точняк»? — на секунду переключился Расков.