Ниоткуда с любовью

— Но это все неправда. Я хочу узнать тебя. И узнать о твоей жизни. Я не думаю, что это неправильное желание.

— А если я не хочу вешать на тебя свои проблемы? — наконец произнес он, о чем-то размышляя.

— А если я хочу, чтобы ты их на меня повесил? Нет, я серьезно. Мне кажется просто, что ты сам не хочешь со мной о чем-то разговаривать. О чем-то, что не относится к работе. Это так?

— Маш, дело не в тебе.

— О да, не во мне. А между тем твоя Лена знает о тебе намного больше меня, хотя она твоя сотрудница.

— О чем ты говоришь? Она работает со мной пять лет.

— Понятно. Тогда может нам и не стоило начинать никаких отношений, если мне достаточно проработать с тобой пять лет, чтобы узнать тебя поближе.

— Маш!

Они помолчали, глядя друг на друга. Маша уже пожалела о сказанном, но ничего не могла с собой поделать. Если бы она промолчала, она бы только и делала, что ходила вокруг да около.

— Я такой человек. Хочешь ты этого или нет, но я такой и другим уже вряд ли смогу стать.

— Да. Это очень удобная позиция. Пусть все окружающие подстраиваются под тебя. — Бросила Маша.

Он вздохнул.

— Маш, если ты помнишь, мы договорились еще в самом начале…

— Да-да, не пытаться друг друга переделать, принимать друг друга такими, какие мы есть… Но продолжать встречаться с тобой… не зная о тебе почти ничего, я не могу. Не хочу.

— Я надеюсь, ты просто устала, — холодно сказал Красовский. — Тебе надо отдохнуть, и ты будешь думать по-другому.

— Нет, не буду. — Сурминой захотелось плакать, она не могла понять, что с ней происходит и почему она не может остановиться.

— Ну что ж… Я тоже не могу стать таким, каким тебе хочется, чтобы я был.

Маша схватилась за краешек стола, чтобы скрыть дрожание пальцев.

— Вечер так хорошо начинался, — хриплым голосом произнесла девушка.

— Он не начинался хорошо, если тебя что-то волновало, — Красовский покачал головой и медленно, словно заставляя самого себя, проговорил: — Мне было хорошо с тобой.

— Мне тоже, — сказала она.

— Но если мы не можем принять друг друга такими сейчас, потом все станет еще хуже.

Олег помолчал, не решаясь закончить. Но Сурмина сделала это за него.

— Мы расстаемся? — тихо спросила она.

И в этот момент ему бы взглянуть в ее глаза. Он бы точно смог прочесть там все, что нужно, понять раз и навсегда, что уже ей-то точно можно доверять, ведь они одной крови. А может быть, именно потому, что он боялся прочесть там все это, он и не стал смотреть на нее. В этот самый момент он смотрел на тусклый свет лампы, словно стараясь не моргнуть.

И, не отводя взгляда от света лампы, он кивнул.

Вот так одним коротким разговором Маша Сурмина перевернула с ног на голову свою жизнь.

* * *

Прошла неделя с тех пор, как Полина Орешина загорелась желанием починить шкатулку, но она так и не нашла человека, способного это сделать. И это не могло не вогнать в депрессию.

А ведь так все хорошо начиналось, — скажете вы. Сломанные шкатулки, загадки, связанные с таинственным исчезновением сестры, внезапные знакомства, могущие оказаться полезными, старые знакомства, полезные уже без сомнения… И вот, на тебе. Одно крошечное письмецо, нацарапанное словно впопыхах и воровато подсунутое под крышку старого пианино — и ничто уже не могло сделать Полину прежней. Правда, признавать это как причину своего нынешнего безумия она отказывалась. Подумаешь, письмо! Мало ли она в своей жизни читала писем, особенно в последнее время?..

А уж о той, кто его написал, это самое письмо, Полина Орешина вообще больше не хотела упоминать. Поэтому все, что она делала, все, чем она занималась в последнее время — это искала того, кто мог бы починить старую никчемную шкатулку. Ей отказали во всех антикварных салонах (четырех), во всех магазинах, торгующих музыкальными шкатулками и прочими механически предметами, ей отказали даже часовщики, которых ей советовали в этих салонах и магазинах и которые разбирались в музыкальных шкатулках. Она вышла даже на мастеров, ушедших на пенсию и работавших дома. И хотя на весь город в общей сложности нашлось не так уж много народа, которые хоть что-то смыслили в ее проблеме, Полина чувствовала себя так, как будто нарезала не один километр и пообщалась не с одним десятком этих самых мастеров.

А все дело было в энергии, с которой мастера бросались на шкатулку в твердой уверенности, что починят ее, и в этом пропорциональном энергии спаде, с которым они признавали свое поражение. И каждый раз Полина убеждала себя, что все это ерунда и даже не стоит ее внимания (в конце концов, она стала часто прогуливать пары, а это поважнее какой-то старой механической рухляди), но отказ все равно расстраивал ее.

Ситуация немного изменилась в тот день, когда последний мастер, на которого Полина возлагала особые надежды, посоветовал ей «того старика, что держит магазинчик в Охотном ряду».

«Если не он, — вкрадчиво заявил он, поблескивая глазами, — то больше никто тебе не поможет — это я совершенно точно могу тебе сказать, деточка!».

Сначала Полина с удивлением осознала, что речь идет о Якове Петровиче, а потом со всех ног полетела к Затерянной Бухте — ей казалось, что вот он знак, который указывает, что она движется в правильном направлении.

* * *

– Понимаешь ли ты, как это печально — постоянно предугадывать свое будущее? — задумчиво сказала Маша, подходя к окну. За окном медленно наступал вечер. Выходные заканчивались, а это значило, что завтра придется снова возвращаться на работу, туда, где начальник остается просто начальником, коллеги будут ехидно радоваться их разрыву, а Машина архитекторская судьба будет под еще большим вопросом, чем раньше.

– А ты предугадываешь?

— Да, — Маша пожала плечами. — Знаешь, недавно я поймала себя на мысли, что уже давно не мечтаю, а потому и не жду чего-то… особенного. И потому все, что бы я ни продумала и ни запланировала, происходит именно так, как я этого ожидала. Ну то есть, не то, чтобы я была на этом как-то зациклена и занималась бы прогнозированием. Но как-то так всегда выходит… — она отвернулась и посмотрела на Родиона. — Не знаю. Я очень часто это стала замечать.

Родион решительно отставил пустой бокал и приземлился рядом с Машей на подоконник. Взял ее за плечо. В равнодушном стекле отразились их лица.

– Ты хочешь сказать, что знала, что вы расстанетесь?

– Не то что бы… Скорее я не ожидала, что все может сложиться как-то по-другому. И это пугает меня. Родион. Что если все уже предрешено и мне не стоит рассчитывать на что-то большее, чем на то, что у меня есть сейчас? — Она судорожно посмотрела на друга и по лицу ее быстро потекли слезы. Она шмыгнула носом и быстро смахнула их тыльной стороной ладони. — Когда в последний раз я о чем-то мечтала, ситуация вышла из-под контроля, и мой отец исчез. Никто этого не ждал, но это не было приятной неожиданностью, не было чудом, подарком свыше. Все, что бы ни случилось потом, после этого, стало закономерным последствием этой неожиданности. И мамина беспомощность, и ее трудоголизм как побег от этой реальности, и Женькина болезнь и… и даже то, что я вынуждена была бросить универ! Универ, в который я мечтала попасть с 14 лет!